Сломанные цветы: Тихий Дон в розовом закате

Седовласый Дон Джонстон (Билл Мюррей), одетый в чёрный спортивный костюм, сидит на диване и явно не собирается с него вставать. Перед ним ящик системы «телевизор», в ящике — чёрно-белое кино о доне Жуане. Дон напротив дона, оба чёрно-белые, с тоской в глазах. По бокам у них — по любовнице. Та, что сбоку от Джонстона — стоит с собранными чемоданами и заявляет о немедленном своём уходе. Дон отворачивается от ящика и вперяет в женщину взгляд. Во взгляде читается экзистенциальная фрустрация. Очевидно, что, несмотря на вялые попытки её удержать, подруга от Дона всё же уйдет. И она уходит.

Покинутый не бросается в стенания, он бросается на диван. Лицом вниз — просто потому что так получилось упасть. Если не считать медленно ползущую вверх бровь, не вызывает у Дона эмоций и весть о том, что он является «счастливым обладателем» девятнадцатилетнего сына, который уже отправился на поиски родителя. Весть получена письмом на розовой бумаге. Автор письма — бывшая подруга Дона, кто же именно — неизвестно.

Новость об отцовстве необыкновенно воодушевляет соседа Дона Винстона. Склонный к детективным историям, Винстон не без усилий, видимо, методом дедукции выясняет, что конверт розовый, на марке изображен дятел, а само письмо напечатано на пишущей машинке. У Винстона тут же рождается гениальная простотой идея отправить Дона на поиски матери его сына. Совершенно не важно, что предполагаемый отрок уже в пути. Винстон то ли жаждет реализации амбиций следопыта, то ли он просто одержим трогательными такими, немного детскими идеями, столь частыми среди любителей травы.

— А что если он приедет в моё отсутствие? — спрашивает Дон.

— Я его задержу! — убедительно парирует Винстон. Бросок вперёд — захват.

Итак, старина Дон энергичной рукой Винстона запущен в рейд по сломанным двадцать лет назад отношениям. Навязанная ему задача — искать улики. Подозрение по умолчанию вызывает всё розовое, фотографии детей и, конечно, пишущие машинки. Всё очень хитро спланировано: розовые цветы — вот что должно тут же деморализовать виновницу интриги. И цветы в руках Донни всегда свежи и целёхоньки. В отличие от него самого.

Мается Дон, мается. Ни жизнь его не получается, ни этот вот спонтанный экскурс. Всюду он оказывается каким-то еле втиснутым — что в кресло самолета, что в постель очередной бывшей. И вряд ли наш герой сожалеет про себя, глядя на постаревших подруг, что у них тогда не сложилось. Вряд ли — потому что режиссёр Джармуш не моралист, в его кино никто никогда не заламывает в отчаянии руки. И Дон Джонстон в его фильме просто смотрит. На розовый халат одной подруги или пишущую машинку другой. Инвентаризация, галочки про себя. И везде этот розовый, розовый…

А нам, зрителям, смешно. Хорош Билл Мюррей своей органической сомнамбуличностью. Хорош этот розовый, контрастирующий с давно уже не розовым Мюрреем. Но радостно нам ещё по одной причине.

Очаровательный и неописуемо стильный режиссер по прямому каналу выкачивает из жизни моменты, которые есть самый её сок — терпкий, настоящий. Моменты, которые ищешь, а, найдя, смакуешь. Джармуш же выдаёт их пачками в монолитном законченном продукте под лучшим соусом, какой только может быть — смехом человека над самим собой.

Исходная точка, с которой режиссёр собирает свои миры, осталась неизменной. Это некая пассивная созерцательность героя, который почти Будда в количестве своих желаний. Не поймешь, правда, то ли этих желаний действительно мало, то ли у героя просто нет сил чего-либо желать. Но так или иначе движущая сила у Джармуша всегда приходит извне. Так, скажем, в фильме Down by Law (1986) герою Тома Уэйтса было вполне комфортно сидеть на тротуаре среди выброшенных разгневанной любовницей пластинок и начищать пижонские свои ботиночки, напевая.

Или взять девушку из Венгрии (актриса Эстер Балинт), приехавшую погостить к кузену в Нью-Йорк в Stranger than Paradise (1984). Она с всклокоченной чёлкой днями напролёт сидела в кузеновской комнатушке — глядела в телевизор и курила сигареты, а за окном гудел всё тот же неизведанный Нью-Йорк-сити. Так и наш Дон — он явно не искал ничего больше своей гостиной, камерной музыки, её наполняющей, и собственного одиночества. Не искал и не нашёл, даже под ямайско-эфиопский музон Винстона.

Непретенциозное, очень свежее кино. Кадр по-прежнему неспешен, но подан в новом цвете. Дон с тяжелой как после долгого сна головой выходит на балкон и слушает звуки улицы. Синие сумерки, закатное настроение героя. Внутренняя тишина, о которой можно говорить, но вот как её показать? Джармуш же смог, за то и любим.

Счастье, что связь гения-режиссёра с абсолютом не прерывается. Есть повод ходить в кино и влюбляться в него заново.