Юная Мирабель в свои невеликие годы успела изрядно разочароваться в жизни. Она целыми днями торчит за прилавком супермаркета для богатых, где продаёт им перчатки. Её любимая присказка: «Вообще-то эти перчатки всем подходят, но если дама очень крупная…»
Покупатели нервно курят в сторонке.
В свои не слишком пожилые годы юная Мирабель уже успела крепко поверить, что вот он — её потолок жизненных достижений, эту мысль подкрепляют заломленные руки банковских клерков, которые твёрдо высчитали, что если Мирабель так и будет каждый месяц возвращать из своего студенческого займа по сорок долларов, что расплатятся за неё уже её внуки. «Не получится», решает Мирабель и идёт обедать в одиночестве случайных подружек по супермаркету.
«Продавщица», кадры
Мирабель нервно курит в сторонке.
Дни проходят так же бездарно, как и ночи. Вечером Мирабель заводит свой «запорожец», заводит в нём радио «для тех, кому климакс не помеха», заводит прачечную-автомат, заводит что-то грубое на музыкальном центре, после чего всё глушит и идёт фотографировать себя в обнажённом виде, дабы потом под воздействием шока от увиденного начать рисовать что-то такое углём по картону в бесконечном стремлении понять, что со всем этим делать. Ложится спать юная Мирабель строго на правой стороне кровати, рядом с пустующей подушкой.
Кошка нервно курит в сторонке.
Иногда проведённый вечер оказывается ещё бездарнее. Юная Мирабель знакомится у подножия прачечной-автомата со странными небритыми типами, глядящими, как и она сама, вникуда, потом одалживает этим типам мелочи, потом два доллара, потом они с помощью этих двух долларов идут в кино, потом возвращаются до её порога по пятидесяти трём ступенькам, но на вопрос «разве мы не будем целоваться» юная мирабель отвечает «а зачем» и идёт к себе — пялиться в тишине на случайно оставленный номер телефона и метаться в сомнениях.
«Продавщица», кадры
Джереми нервно курит в сторонке.
Некоторые из вечеров оказываются ещё более бездарными. Юная Мирабель звонит по оставленному случайно номеру телефона и зовёт Джереми к себе. Вы привлекательны, я чертовски привлекателен, чего зря время терять. Далее следует сцена, которую не стоит демонстрировать подросткам не по причине того, что они чего-то там не видели, а потому что у них это всё ещё впереди. Осознание степени бессмысленности человеческой жизни приходит с годами. Заканчивается сцена тем, что нервно курящая в сторонке кошка вцепляется когтями в мягкое место случайного Джереми.
Джереми и Мирабель нервно курят в сторонке.
Становится понятно, почему юная Мирабель так спокойно относится к собственной беспомощности по части изменить что-то в этой жизни. Она просто перестала испытывать по этому поводу какие бы то ни было эмоции. Она просто смотрит в окно на звёзды и не мечтает о принце. Принцев нет. Она это знает твёрдо. Даже когда однажды знакомится, стоя за прилавком, с неким Рэем Портером, перелётным миллионером, случайно заглянувшим на огонёк. Она продаёт ему перчатки, но тем же вечером обнаруживает их в знакомой коробке возлежащими у неё под дверью.
«Продавщица», кадры
Рэй Портер нервно курит в сторонке.
На этом позвольте закруглиться, считайте этот небольшой опус в жанре упрощённого сценария законченным, потому что «Продавщица» во многом — кино сюжетное, а потому любой случайный спойлер может разрушить тонкую магию повествования, приведя зрителя к неверным выводам о граде, о мире и о себе. Но атмосфера — атмосферу я попытаться передать был должен.
Дело в том, что кино это получилось настолько сосредоточенное и чуть не по Фрейду личное, для Стива Мартина в первую очередь, что за время просмотра постоянно приходится себя ловить на попытке от экрана отвернуться. Вы никогда не подсматривали в чужую спальню? Предполагаю, ощущения были бы примерно такие же. Стива Мартина многое беспокоит в этой жизни, и он хочет об этом поговорить. Такой вот коллективный сеанс психоанализа наоборот. И когда это осознаёшь, начинаешь смотреть на экран несколько иными глазами.
«Продавщица», кадры
Да, это сказка. Страшная, совершенно недетская. Не без обязательных атрибутов, однако заезженных штампов в повествовании высматривать как-то в голову не приходит. Потому что это дело личное. А раз личное — значит логика у повествования забирается в такие дремучие глубины кинобытия, что начинает стучать в висках. Напряжение в кадре просто плавит целлулоид, хотя не площадке никто не истерит и не надрывается. Спокойное такое самокопание. Невыносимо спокойное.
Любопытно было бы постичь, как это кино смотрится женским взглядом, мужским — нервно, очень нервно. Потому что получилась это в итоге не лирическая комедийная мелодрама, а настоящая драма оттуда, из классики, с богами из машины, с завистью и гневом богов, с Тартаром и Стиксом. Разве что в конце никто не умер. А тишина такая, будто умер.
Зрители нервно курят в сторонке. До встречи в кино.
Vova
