Существует юмористическая легенда, что режиссёр Стивен Спилберг, это не один режиссёр, а сразу два. Один снимает летние блокбастеры, бессмысленные и беспощадные, собирающие безумные деньги, а другой снимает коммерческое кино высочайшего класса, не рассчитанное на сверхприбыли, но успешно занимающее завидные места в рейтингах фильмов всех времён и народов. Это, конечно, шутка такая. На самом деле Спилбергов вовсе не двое, а трое. Третьим будет Спилберг-продюсер, тот самый, без которого в студии «Дримворкс» не обходится ни один проект, и тот самый, который этот самый «Дримворкс» на днях продал с прибылью. И в каждом фильме, выпускаемом под маркой Спилберга, есть какая-то известная доля всех троих. В разной степени они уживаются друг с другом, в разной степени проявляют способность взаимодействовать, координировать свои планы, работать на общий результат. Иногда получаются общепризнанные шедевры, иногда — поводы для споров.
«Мюнхен», при всех своих достоинствах — прежде всего пример того, как все трое сиамских близнецов-Спилбергов не смогли до конца прийти к соглашению, что же всё-таки снимаем. Да, Мюнхен, печально известная Олимпиада 72 года, проблема ближневосточного и мирового терроризма, спорные моменты вокруг Палестины и государства Израиль, исторический факт успешной операции возмездия со стороны Массада по отношению к лидерам группы «Чёрный сентябрь», которые были организаторами мюнхенского теракта. Сюжет, достойный Спилберга-художника, снявшего «Список Шиндлера», однако тема гораздо менее однозначная, при этом — не менее болезненная, и, если не замысливать снимать агитку по мотивам, то гораздо более сложная в части нюансов и выводов. Спилбергу-художнику скучно снимать агитки, Спилбергу-продюсеру хочется видеть психологический триллер, Спилберг-блокбастеростроитель норовит выстроить на площадке форменный боевик, и самое трудное в данном проекте — удовлетворить всех троих, одновременно не согрешив перед зрителем — зритель должен получить то, на что он шёл, а по выходе потратить некоторое время на размышление.
Так сложно и внутренне противоречиво стоит задача. И вокруг понимания того, как правильно её решить, начинается борьба между тремя началами Стивена Спилберга, перерастая к середине фильма в настоящую бойню.
Нет, поначалу всё идёт гладко — Эрик Бана с чистыми глазами и горячим сердцем, арабы с автоматами, пыльные улочки, фалды пиджаков и рубашки навыпуск с подозрительными шпионскими очками, жёсткий и волевой премьер-министр под маской еврейской бабушки, пятеро за столом, готовка, подготовка, первое неловкое убийство и растерянность на лицах.
Вот до этого самого места Спилберг един, велик и несокрушим. Тончайшая дозировка драмы, мелодрамы, триллера, шпионского боевика, невероятно аутентичный, выверенный до цвета глаз кастинг, операторские изыски Януша Камински, ощущение полного одиночества и трагедийной всесильности, готовой уже завтра рассыпаться в прах. Месть и мстительность, возмездие и искушение праведника. Игра, балансирующая на лезвии ножа, жизнь своя и чужая, висящая на тончайшем волоске с головы ребёнка.
Это сильно, это цельно, это серьёзно, без тени слабосильной иронии.
Но дальше строение начинает разваливаться. Время идёт к середине, пора вырисовывать какие-то выводы, показывать какую-то логику, по которой эти выводы придут к зрителю. Пора начинать с чем-то спорить и что-то доказывать. И спор начинается, как неизбежен финал у любого, даже самого длиннометражного фильма. Только спорить Спилберг начинает… сам с собой.
Один за другим герои теряют нить повествования, погружаются в апатию убийства конвейером, потоком, очередями случайных удач непонятно ради чего, непонятно зачем. Начиная с эпизода в Ливане с последующим за ним эпизодом с Папа, истинные смысл и цель повествования, так и не появившись перед глазами зрителями, начинают растворяться и промеж триединой головы Стивена Спилберга.
Да, хорошо заставлять зрителя думать самому, предоставляя ему все факты, правда сама скажет за себя. Но плохо — снимать фильм, не имея осознания, зачем он, такой. Плохо не в философском смысле этого слова, а плохо для фильма. «Мюнхен» постепенно погружается в странное полубессознательное небытие, похожее, например, на последнюю треть фильма «Авиатор» — герой живёт, его показывают, он совершает какие-то действия, а толку — никакого. Рыхлая ткань повествования рассыпается на отдельные эпизоды, окончательно теряющие связанность, а потом — раз, и финал. Зачем приходил, чего хотел — непонятно.
Странная избирательная мстительность советских спецслужб, мистическая до полной богоподобности фигура Папа, «я уйду, я не уйду», угрозы всё рассказать — это всё смотрится не вполне логично и очень, очень странно.
В последние годы, на фоне прямолинейной упёртости американской администрации по разным внешнеполитическим вопросам плюс такой же прямолинейной упёртости основных её критиков, западный кинематограф наловчился снимать такие «агитки наоборот» — их снимают как правило люди вполне талантливые, и несомненно, обладающие собственной ясной точкой зрения по освещаемому вопросу, но агитку им снимать скучно или стыдно, потому они берутся за тему, но доводить её до логичного конца как бы стесняются. «Неаккуратненько как-то». В результате и выходят нечёткие финалы и смазанные сюжеты, завёрнутые в киноматериал, подчас, высочайшего качества. «Мюнхен» — несомненный лидер этого нового жанра. Технически и художественно — фильм безупречен, его интересно рассматривать и смаковать, но автор постеснялся поместить в глубины своего творения хоть какой-нибудь стержень, побоявшись, что он будет слишком на поверхности, что он будет слишком прямолинеен или слишком жёсток.
В результате мы получили то, что получили. Просмотр доставляет истинное удовольствие, одно жаль — по выходе получаешь странную, зудящую пустоту. До встречи в кино.
Vova
