В адюльтер-мелодраме «Связь» острословная журналистка и остроумная сценаристка Дуня Смирнова впервые предстала также и в роли режиссёра — и тут же превратилась в фигуру сдержанную, не допускающую ни язвительности, ни эпатажа, блюдущую приличия, говорящую чеховскими интонациями, и только юмор, настоящий задорный юмор, которого несмотря ни на что, неожиданно много для драматической истории осталось на экране, выдаёт нам автора с головой.
Рабочий вариант названия — «Обычные дела» — яснее, чем финальный, отражает общие акценты рассказанной истории. Двое взрослых семейных людей, как будто бы здравых и благополучных, знакомятся где-то случайно, влюбляются и начинают тайно встречаться. У обоих вполне счастливый семейный быт, дети, сложившаяся жизнь, которую они не хотят разрушать, чтобы не причинять боли близким. Она живёт в Питере, он в Москве, они тайно мотаются из города в город, придумывая предлоги для встреч, иногда долгих, иногда мимолётных и нелепых. У истории нет начала и нет конца, даже когда дело приходит к развязке и нужно что-то решать. Словом, обычные дела — кто-то влюбился, кто-то оступился, как-то так получилось, двойная жизнь, ставшая обыденной, обыденное начало и обыденный конец, который кому-то сделает больно, но вряд ли что-то изменит даже в частном мироустройстве одной семьи.
Так эти двое и мыкаются между своими жизнями, не находя себе постоянного места, но и не особенно страдая от этого, пока их не уличают и не дают им окончательного повода для угрызений совести и для принятия решений. Верят будто бы в свою любовь, но что за любовь такая между зрелыми людьми, не склонными по темпераменту к стихийной страсти — это персонажи Анны Михалковой и Михаила Пореченкова доносят до зрителя с не слишком большой ясностью. Михалковой по-настоящему удаются рыдания и заламывание рук, когда она говорит матери — у меня любовь случилась; удаётся и образ женщины, не девочки, красивой спокойной и зрелой красотой, но этот образ как раз не позволяет до конца поверить в её шальную любовь и заставляет согласиться с её матерью, возражающей дочери — любовь в твоём возрасте случается от глупости или безделья.
Герой Пореченкова в роли романтического влюблённого рядом с Анной Михалковой и вовсе как-то скромен и нерешителен, предпочитает не проявлять себя, прячется за образом добродушного и приятного во всех отношениях мушчины. Зато в привычной для себя роли рубахи-парня — когда выпивает с «ребятами» — выглядит замечательно органично, тут же снимает настороженность и легко завоёвывает симпатию зрителя. Характерному актёру, что поделаешь, трудно менять своё амплуа, тем паче под руководством осознанно сдержанного режиссёра, который чётко, иногда вопреки себе, бдит, чтобы ничья крыша не улетала дальше дозволенной отметки.
На экране в итоге достаточно повествовательности, есть жизненность, но маловато жизни. Есть сценарная убедительность, хотя и неровная — картина не сразу раскочегаривается и поначалу, когда персонажи Михалковой и Пореченкова говорят друг другу нежные глупости, выдуманные слова, те, что бывают только между двоими, зритель испытывает за них какую-то ужасную неловкость, может быть, потому что это совсем не приспособлено для посторонних ушей. Дальше всё идёт гораздо естественнее, во многом благодаря хорошему юмору, ставшему в фильм приятным сюрпризом.
Но этой естественности, для того чтобы она ожила и задышала, не хватает режиссёрских акцентов, слишком невыразительной делает режиссёр фактуру, хоть визуальную, хоть эмоциональную, причём делает это явно намеренно и даже понятно что имея в виду. Но фактуры этой всё равно хочется, её отсутствие ощущается как недобор, а использованные для её нивелирования визуальные средства, как этот пыльный нарочито засвеченный муар, напротив, ощущаются как недостаточно обоснованный перебор.
На фоне этой общей нерешительности хорошего в общем фильма, которому сдержанный режиссёр Дуня Смирнова излишне решительно запретила самовыражаться, особенно красноречиво выглядит камео Ярмольника, выступающего с уверенной небрежностью мастера, в одном выходе иронично декларирующего, кто тут единственный пребывает в добром здравии.
Фильму удалось главное — не скатиться в весь этот «питерский гламур», которого неожиданно много вдруг стало на экране, где отчего-то вылизанные поребрики окропляются бессмысленными слезами, а нарочито неприбранные парадные скрывают дорогостоящий евроремонт. У Дуни Смирновой всё спокойно, Питер и Москва хоть и не отличимы друг от друга, как Третья улица строителей, но живут какой-то единой жизнью, которая в фильме всё-таки есть, хотя она всё ещё «где-то рядом». До встречи в кино.
Vova
