Чёрная орхидея: Проклятие Чёрного георгина

В фильме Брайана Де Пальмы ожидалась отточенная нуар-стилизация, утончённый триллер в стиле Дэвида Линча, комикс-красоты детективов сороковых, а также филигранные актёрские работы четырёх главных участников действа — исполнителей ролей Двайта Бляйчерта, Кей Лэйк, Лиланда Бланчарда и Мэделин Линскотт. С обязательными ретро-кадрами проб Элизабет Шорт. Это должен был получиться шедевр, по крайней мере на обратное ничего категорически не указывало. А вот как вышло при просмотре, попытаемся разобраться.

Прежде всего, что бросается в глаза, фильм получился не монолитным, а как бы состоящим из двух совершенно разных фильмов, пусть и с одними и теми же героями. В первом идёт, собственно, расследование, а во втором двое полицейских живут своей жизнью, как выясняется уже позже, непосредственно с этим расследованием связанной, но по ходу просмотра упорно воспринимаемой таким антуражным фоном, только почему-то занимающим слишком большую долю хронометража. Все эти «мистер Лёд и мистер Огонь», так настойчиво начинающие повествование, вдруг обрываются двумя отпедалированно выбитыми зубами и вакансией следователя в отделе убийств. История с Кей Лэйк — сколотой плиткой на кухне. Совместные походы в кино — началом, собственно, расследования.

Детектив, переходящий в триллер, просачивается сквозь эти насаждения с видимым трудом, теряя в обилии деталей связь между жертвой и мотивами, рабочим ходом следствия и обычными жизненными треугольниками. Понятно, что, развивайся действо исключительно в ключе «расследование и точка», убийца по версии Эллроя не был бы найден, да и большая часть поступков персонажей в кадре осталась бы бессмыслицей. Так было у уже упомянутого выше Линча, чьё сакраментальное «огонь, идём со мной» вошло в историю кино, как нож в масло. Но Линч работал в жанре сериала, успевая везде, и в гостинице «Дом-у-дороги», и в доме Палмеров, и в лесу, и на лесопилке, и в школе городка Твин Пикс. И при этом ни одна деталь не выпадала из общего паззла, не забывалась зрителем к середине серии и не смотрелась «гротеском ради гротеска». В «Чёрной орхидее» — совсем наоборот.

Большую часть времени на экране происходит откровенный «сюр», проистекающий из непрозрачной мотивации происходящего, а сюжетный сюр, который спустя полчаса сценарий начинает рассовывать по местам, воспринимается как форменное насилие над логикой, а не как её продолжение. Да и сама логика, будучи проявлена, производит странное впечатление — почему тенью с кинжалом должен был оказаться именно этот садовник? Потому что один полицейский дал другому не те спички? И таких натяжек, пришедших, видимо, из романа, в фильме достаточно, чтобы начать сомневаться и в остальных построениях. Хотя прямых противоречий в кадре и нет.

Мир тотальной коррупции как разгадка «истории двух маньяков и одного мафиозо» не хорош и не плох, важно правильно его подать. Так, чтобы правила игры этого мира были сформулированы не только для режиссёра, но и для зрителя.

Зритель же исходит из того, что он видит. А видит он тоже странные странности. Отточенная стилизация на поверку оказалась наполненной совершенно не вынужденными анахронизмами — предметы одежды и интерьера, относящиеся к пятидесятым, а то и семидесятым, преждевременная сексуальная революция, зачем-то понадобившиеся в кадре и немедленно отпедалированные: сдвижная дверь, рваные чулки, дохлые голуби и чрезмерно нервные реакции Ли Бланчарда. Каждый раз откровенно выбивающиеся из стиля сороковых детали.

То же касается и основы — построения кадра. Камера, снимающая с уровня пола на кинопробах, камера, снимающая крупным планом лицо мисс Шорт во время лесбийской порносцены, камера, снимающая всю дорогу обоих полицейских без единой попытки воспроизвести операторскую манеру тех лет, даже классическая ночная поездка на автомобиле снята иначе, не по канону.

Значит, стилизация была не под сороковые, а под французские шестидесятые? Отсюда и любовь ен-труа, и увлечение немым хоррором (странный выбор в мире звукового и, самое главное, цветного Голливуда конца сороковых), и даже выбор (именно выбор, а не логичное к нему подведение, увы) кандидата на убийцу, тут всё указывает совсем на другое место и время.

А уж на сцене, где здоровенный негр на кого-то кричит в кадре, тут я даже поперхнулся. В реальном мире тех лет негра на флоте брали разве только коком, а в гостиницах роль «боя», носящего чемоданы белым, доверялась только белым. И так — в каждой второй детали, в каждом втором кадре.

На фоне стилизации в исполнении Де Пальмы джармушевские «Кофе и сигареты» смотрятся истинным, аутентичным нуаром, чего уж говорить например о «Небесном капитане», который в датировке не нуждается, отсылая зрителя в точности по заявленному адресу. В «Чёрной орхидее» же даты указаны, все герои имеют реальных прототипов, а реальности всё равно не получается. Новодел и новодел. С осовремененной проблематикой и нарочитым курением в кадре.

И актёры чувствуют слабину концепции, разваливая свои персонажи в рыхлую кашу — Скарлетт Йоханссон красиво играет откровенную мебель, которой даже нацарапали кое-что на заднем фасаде, Джош Хартнетт и Аарон Экхарт смотрятся отлично, но играют каждый раз разное, то впадая в истерику, то безвольно перемещаясь, куда поставят, то вдруг взрыкивая, но тоже всё бестолку. По-настоящему цельно смотрится только семейство Линскоттов, тут вам и хитрый папаша, и сумасшедшая мамаша, и «дядя-паралитик», и младшенькая-стерва и старшенькая порочная гражданка с лицом, увы, без грима слишком уж напоминающим «Малышку на миллион». Но вместе — безусловный ансамбль, если бы смысл его наличия в кадре не выяснялся как-то разом, на предпоследней минуте проигранного матча, когда все уже посматривают на часы и подумывают, как бы побыстрее улизнуть с трибуны.

Общее же впечатление осталось такое же неопределённое, как и сам фильм. Ему явно чего-то не хватает, какого-то режиссёрского зерна, из которого произросло бы всё дерево. Большего внимания к деталям, но при этом не мельчить, а дать зрителю сосредоточиться на происходящем. Ну, и оператора, который бы получше знал, стилизацию чего он снимает.

Любите кино.