Немецкое кино уже не первый раз обращается к личному опыту социализма — пару лет назад был очень успешный, но спорный «Гудбай, Ленин», теперь, видимо, пришла очередь к более глубокому, даже эпичному, переосмыслению этого времени. В этом качестве «Жизнь других» подходит как нельзя кстати, удивительно другое — на момент событий, происходящих в фильме, режиссёру и одновременно сценаристу Флориану Хенкелю фон Доннерсмарку было всего 11 лет. Через 22 года он поставит свой полнометражный дебют, буквально усыпанный наградами, особенно выделяется «Оскар» за лучший зарубежный фильм, отчего возникает вопрос — как такое могло получиться? И единственным возможным ответом оказывается сам фильм.
Происходящее в «Жизни других» с первых минут кажется очень знакомым — суровая Госбезопасность, творческая интеллигенция, стремление на Запад и, главное, словно через микроскоп, частная жизнь, кажущаяся одновременно и значимой, и ничтожной. За пять лет до падения Берлинской стены в ГДР живет успешный драматург Георг Драйман, которому удивительным образом не кривя душой, удается совмещать личные амбиции и дело партии — его прекрасная спутница Криста-Мария Зиланд — виднейшая театральная актриса, в общем, так все хорошо, что вспоминается «Золотой теленок» — «удивительный вы человек, с таким счастьем — и на свободе». Естественно, «Штази», та самая Госбезопасность, решает исправить это недоразумение, и берет Драймана «на заметку», приставляя к нему надежного товарища Герда Визлера — тут-то и начинается жизнь других или даже другая жизнь.
При достаточно простой диалектике повествования, «Жизнь других» оказывается не одним, а целыми двумя фильмами — с одной стороны это политический триллер, с другой — абсолютно европейская драма. Главное, что это сосуществование проходит совершенно безболезненно для обеих частей — Доннерсмарку удалось выстроить драматургию таким образом, что частные конфликты становятся явственной метафорой государственных. И политическая заостренность не мешает актерскому трио разыгрывать свои роли, которые прямиком отсылают к античным трагедиям.
Об актерах стоит упомянуть отдельно — Себастьян Кох, уже известный по «Чёрной книге» Верховена играет идеалиста, как о нем верно говорят в картине «антропоцентричный тип художника» — складывается впечатление, что его прямиком доставили из Эпохи Возрождения. Мартина Гедек, напротив, оказывается femme fatale со всеми вытекающими — достаточно только добавить, что именно из-за нее разыгрывается основной конфликт картины, и, как значимое характерное осложнение — ее театральное актерство. Но, на поверку, настоящим чудом становится вовсе не эта, как кажется поначалу, пара — а Ульрих Мюэ, чье тихое, почти молчаливое присутствие обволакивает весь фильм. Его, совсем по Музилю, человек без свойств, начинает другую жизнь и выходит на первый план, притом, что большую часть времени он либо изъясняется чеканными фразами, либо понуро смотрит в никуда. Но общая направленность к театральной драматургии, на что недвусмысленно намекает сам Доннерсмарк, вводя в повествование театральные сцены, делает свое дело — и актеры, в отличие от режиссуры, становятся главным украшением фильма.
Вообще, разбираться с «Жизнью других» как с фильмом, при всех его незаурядных достоинствах, довольно трудновато. Дамокловым мечом над кинематографической частью нависает общая тема — жизнь при советской власти, что в нашем отечестве новостью или открытием никак не назовешь. Уже прочно сложившееся переосмысление и разоблачение советской действительности выработало свои ориентиры — и картине Доннерсмарка приходится с ними считаться. Тут подозрительно вмешивается субъективный опыт — скажем, «Хрусталев, машину!» Германа или, что еще более некорректно, «Колымские рассказы» Шаламова укладывают «Жизнь других» на обе лопатки — и виною такому профанированному сравнению исключительно тема. В стране, которая 70 лет жила при социализме, такое, увы, неизбежно.
Хотя, и сам Доннерсмарк подливает масло в огонь своей нейтральной режиссурой — картина, преимущественно основанная на драматургической динамике, всегда будет хвататься за свой посыл, что неизбежно приводит к размышлениям о сути искусства. Но пока ответа на этот вопрос нет, лучше обратиться к фактам — когда европейская картина с бюджетом в 2 миллиона в мировом прокате собирает около 57, да еще несет за собой шлейф кинонаград — есть над чем задуматься, в том числе и отечественным кинопроизводителям. Поэтому особенно огорчает, что картина наподобие «Жизни других» была выпущена в Германии, где советский режим был относительно мягким, а не в России, где подобный материал до сих пор вылезает наружу.
Если же убрать все сомнительные домыслы, ответом на заданный в самом начале вопрос может служить феномен Тарантино, который при его гениальных сценариях, никогда не был выдающимся режиссером — видимо, под эту же категорию подпадает и Доннерсмарк. И нет ничего удивительного, что интересно, без лишних изысков рассказанная история вызывает такое внимание зрителей — хорошие сюжеты всегда в цене. Поэтому, быть может, именно немецкая картина, в силу общих исторических обстоятельств, поможет преодолеть типично русские страхи и проблемы. Такова сила искусства.
Vova
