Я легенда: Его здесь нет

На этом фоне, увы, новейшая экранизация ещё дальше уходит от первоисточника, до предела упрощая фабулу, пересыпая её новоприобретёнными глупостями, в оригинале не содержащимися, в итоге сводя всё происходящее к разговорам о вакцинах, красивым задникам разрушающегося Нью-Йорка и нелепой беготне по темноте со снайперской винтовкой в руках. А вот почему так получилось, попытаемся разобраться.

Начнём с того, что Акива Голдсман и Марк Протосевич, конечно, профессионалы своего дела, да только сценарные их работы к настоящему моменту вряд ли можно отнести к вершинам мастерства. Скорее, это крепкие середнячки — что «Клетка» и «Посейдон» одного, что «Я, робот», «Код Да Винчи» другого не есть особый повод для сценарной гордости. Возможным исключением являются блистательные «Игры разума», но мы не знаем, каково было влияние на конечный скрипт Рона Ховарда и оригинального романа Сильвии Насар. А потому примем за гипотезу, что сценарий собрались писать два вполне средних сценариста, один ещё и под гнётом продюсерской должности, с недостаточно опытным режиссёром вполне культового, но всё-таки не богатого на сценарий «Константина».

И вначале вроде было всё прекрасно — доктор Роберт Невилль тихо сходит с ума посреди безлюдного мегаполиса, гоняет на чужих тачках и изображает охоту на оленей, играет в гольф на палубе музейного авианосца и раз в сутки третий год подряд выходит в эфир с одним и тем же сообщением: выжившие, отзовитесь. Чтобы услышать в ответ традиционное молчание.

А по вечерам наш доктор запирается в собственном оборудованном доме с лабораторией в подвале и колоритной ванной для себя и верного друга — собаки. И боится. Потому что он на самом деле — не один, даже если не считать друзей-манекенов.

Всё это не избежало разного рода нелепостей вроде успешно сохранившегося за три года бензина или невесть откуда взявшихся в каменных джунглях стад оленей, но картинка и действо дышит при этом своей жизнью, умело перемежая движение и паузы под философию одиночества, здесь тишина звучит, а четвероногий товарищ остаётся последним настоящим живым другом.

По сути, если развить этот сюжет в бесконечность, туда, где годы спустя последний человек умрёт, оставив Землю грядущим поколениям разумных головоногих из сериалов BBC, это и был бы успех. Но — мы же снимаем экранизацию? Значит, плевать на то, что книга написана давно, и прямое переложение такой фабулы сейчас невозможно, плевать, что от этой фабулы остались рожки да ножки, подать нам гемоцитов (кстати, кто бы объяснил зрителю, причём тут кровь).

Итак, наш доктор неспроста прячется ночами в ванну. Его окружают «10% выживших», а сам он — один процент обладающих иммунитетом. И теперь он ловит наших ультрафиолетобоязненных пациентов и ставит, и ставит им градусники. А что пациент в итоге скорее мёртв, чем жив, его ничуть не смущает, ведь они «потеряли всякие остатки человечности». От последней мысли его не может отвадить даже ловушка, поставленная на него явным главарём банды гемоцитов (в книжке, да и в прошлом фильме они таки были вполне разумными) в отместку за скраденную у того женщину.

Впрочем, какая логика, режиссёр и сценаристы уже вышли на тропу войны — со спецэффектами и здравым смыслом. Компьютерных волков (тм) им не хватило, и невесть с чего живущих неровно дышащих в темноте гемоцитов, не способных преодолеть даже сантиметровую полосочку света, развернули в традиционное действо, знакомое нам по серии «Обитель зла» — когда толпы не очень живых мутантов ногтями и зубами пытаются выцарапать из машины главгероя, мстящего в ночи за своего удушенного друга.

Почему не попытаться вколоть собачке снотворное и не передержать до времени получения настоящей вакцины? Почему не поставить на крышу машины ультрафиолетовые фонари? Почему гемоциты не показываются в пасмурную погоду? Зачем избегающему появляться ночью вне дома доктору столько фар на машине? Если это была месть врагам, а не неловкое самоубийство, зачем ехать на пирс, там что, гемоцитам намазано?

Загадка. Зато таким немудрящим ходом мы возвращаемся к идеальной отмазке для любых сценарных глупостей — мы же экранизацию снимаем. А там по сюжету ничуть не логично должен появиться другой выживший. Или даже два. Тут начнём с главного, то есть с арифметики. Если обладающих иммунитетом в многомиллионном Нью-Йорке один процент, то это некислая армия в сто тысяч человек, обладающих самым страшным оружием человека — разумом, вознёсшим его на вершину эволюции. Это не считая тривиально не заражённых. Какого чёрта остался один доктор? Какого чёрта другие выжившие не выходят в эфир уже три года? Какого чёрта бронированный дом оказался в итоге проходным двором?

Нет, конечно, воспоследовавший финал с гранатой и тупыми компьютерными гемоцитами, бьющимися в башкой бронированное стекло — это очень блаародно, а также подаренная пробирка с двумя кубиками крови, которой и у самой тётеньки хватает с избытком (она тоже имунная), которая кому-то там поможет (самому доктору с дипломом за три года, кто помнит, она так и не помогла), но даже тихий городок с американским флагом и церковью за заборчиком не может сравниться по степени своей неадекватности с ключевым диалогом фильма.

А именно — феноменальным спором про Бога. Нет, всё-таки Буш с его голосами, как говорится, «это норма» рядом с пережившей гибель всего живого тёткой, едущей не пойми куда по обезлюдевшей Земле с молчаливым мальчиком (кажется, он за весь фильм сказал один раз «да») и ведомой своей верой — вот вам сюжет для отдельного апокалиптического фильма, но никак не «Я легенды».

Этот же фильм, ступив на тропу беготни компьютерных моделек за живыми людьми, окончательно теряет всякий интерес к сценарию, который под конец сокращается до пары фраз на десять минут экранного времени. Со всеми вытекающими последствиями. Перед нами на поверку оказывается вовсе не шедевр, а такой безыдейный середнячок со спецэффектами, а ведь какой был задел вначале. Впрочем, финансового его успеха уже хватило продюсерам на планы сиквелизации. А что, оживим Уилла Смита, клонируем из пробирки. А заодно напомним, почему же это на самом деле он — легенда.

Любите кино.