Что в нашем современном кино важно? Правильно, сделать эдакий отсыл со значением. Ненавязчивый, чтобы публику не спугнуть, и обязательно лежащий на поверхности, понятный, чтобы любознательный зритель всё-таки слился в едином поисковом порыве с Гуглом и увидел в Википедии следующее: «Платон — древнегреческий философ, ученик Сократа, учитель Аристотеля. Настоящее имя — Аристокл». Мы живём в эпоху гиперссылок, упрощённых смыслов и адаптированных текстов. Знания — вроде как на расстоянии одного клика: хочешь, наведи курсор на учителя, хочешь, на ученика. Культура гиперссылок породила своеобразную прямолинейность мышления: кликать можно до бесконечности, но это движение не вглубь, а вдаль по бесконечной прямой, столь же бессмысленное, сколь необязательное.
Фильм «Платон» как нельзя лучше иллюстрирует именно такой тип мышления, причём он проявлен и в сюжете, и в композиционных, и в стилевых решениях киноповествования. Что касается древнегреческого тёзки главного героя и его «разграничения красоты телесной и божественной», об этом можно узнать всюду, начиная от официального сайта фильма и заканчивая проговариванием основного посыла, заключённого в имени, одним второстепенным англоговорящим персонажем картины.
Пригласив на главную роль Павла Волю, режиссёр показал пример создания типажа: исполнитель роли привносит в образ своего героя оттенки собственного имиджа, его медийный образ дополняет и расцвечивает характер, заложенный в сценарии, в значительно большей степени, нежели, скажем, его актёрская игра.
Возникающее нерасторжимое целое, которое уже не позволяет отличить «гламурного подонка» Волю от столичного «беспечного ездока» Платона, словно играет анилиново-неоновыми бликами на глянцевой поверхности московской тусовки (в фильме — традиционно обобщённой, без конкретики), покупающей то, что продают: Платон — счастье, камедиклабный персонаж Павла Воли — дружное «бугага». В результате получается весьма, что называется, аутентичный герой фильма: Воля не играет свой персонаж, он его символизирует. Воспользуйся исполнитель только своими актёрскими способностями — проиграл бы, а так, с мощным тылом собственного имиджа, он по крайней мере не ударил лицом в грязь.
У остальных же актёров в арсенале только их профессиональные возможности, а они, как оказалось, весьма ограничены. Многие из них обаятельны и киногеничны, но играют при этом весьма посредственно: камера обнажает полезные для кино свойства, к коим можно отнести очарование, привлекательность и естественность, но всё это заложено в них природой, а что же заложено школой актёрской игры?
Казалось бы, когда движешься по прямой, сложно заблудиться. Но поскольку мы движемся по ссылкам, то, невзначай пропустив один шаг, всё-таки рискуем потеряться. Поэтому особое значение обретает эффект узнаваемости, а выразительность кадра лишена всякой оригинальности и доведена до безотказной красивости и однозначности открытки для туристов. Например, оператор фильма — исключительно одарённый человек, талантливо колдующий во внутрикадровом пространстве. Но и он пал жертвой банальности. Кавказ: горы — туманные вершины. Современная Москва: памятник Юрию Долгорукому — рекламный плакат — поблёскивание автомобильных фар. Модное дефиле: средний план модели, затем крупно — деталь гардероба, далее средний план публики — и всё под вспышки объективов. Динамично, узнаваемо, стремительно, но так уже было и снято, и смонтировано сотни раз: перед зрителями проносятся привычные визуальные образы, с переменным успехом кочующие из фильма в фильм.
Правда, нельзя не порадоваться стремлению и режиссёра, и оператора хоть иногда создать чисто кинематографическую визуальную цепочку: вот ткань колышется в торговых рядах лондонского базара, а вот почти она же — в окне дома в дагестанской деревне, где стоит единственный телефон, и поэтому местным жителям гораздо интересней поглазеть в это окно, чем в «разноцветный» телевизор одного из соседей — тоже, скорее всего, единственный в деревне.
Немногословные и бескомпромиссные дагестанцы, особенно представители старшего поколения, отсылающие нас к невозмутимым старцам из «Белого солнца пустыни» — колоритны и трогательны. Молодые горцы, которые, приодевшись в Москве, отправляются в Лондон на поиски того, кто от них никогда не прятался — вызывают улыбку, но их комедийные эпизоды находятся на уровне между популярными анекдотами про блондинок и сценками из капустников, разыгранными студентами первого курса театрального училища на юбилее какого-нибудь столичного театра.
Что касается текстовых шуток вроде «от ума сиськи маленькие», «я говорю «катарсис», а они разбегаются», «пивом блюют бюргеры», «саундчек голой Мадонны» и прочего пелевинского «дуализма», то такого рода комедийный ширпотреб ещё ни один фильм смешнее не сделал. И вообще, порою это выглядит скорее экранизацией подобранного по теме, но не совсем удачного анекдота про Листермана, а не органичной частью фильма, сценарий которого должен был бы изобиловать лёгкими искромётными диалогами.
Нелёгкие трудовые будни гламурного сутенёра и то, как эта история снята — всё весьма вторично по отношению ко всем фильмам (и отечественным в том числе), когда-либо касавшимся темы проданных душ и прочих циничных, но выгодных сделок со столичным глянцевым дьяволом. Вартан Акопян с задором дебютанта проплыл по реке своего первого полнометражного фильма, смело «сунул» руку в гламурные киноволны. Его Платон в этой реке — как рыба в воде. Но и раки нынче пошли безжалостные: кусают всех без разбора и надежды на хэппи энд. «Платон мне друг, но истина дороже…» А к какой истине по киноссылке попадут зрители — решать им.
Vova
