Дайан Инглиш, в принципе, повезло. Во-первых, количество людей, смотревших фильм Джорджа Кьюкора 1939 года, в лучшем случае равняется десяти с половиной из тысячи (это если считать с самой Дайан), а число тех, кто читал пьесу-первоисточник, вообще стремится к нулю. Во-вторых, огромная армия фанатов кино- и теле- воплощений «Секса в большом городе» всегда готова смотреть очередную правдивую ложь о том, как из букв слова «ботокс» выкладывают «вечность», а в Нью-Йорке, как сказала бы леди Уиндермир: «…слишком много женщин, которые верят своим мужьям. Их сразу можно узнать — у них такой несчастный вид». В-третьих, если в качестве литературной основы использовать любую удачную бродвейскую или голливудскую комедию тридцатых-сороковых, то, как её ни перерабатывай, в современном сценарии эхом отзовутся остроумные реплики, запоминающиеся диалоги, расцвеченные саркастическими умозаключениями на все времена, и нестареющий юмор в лучших традициях жанра.
А если есть эхо, то Дайан Инглиш, как сценаристу и режиссёру, оставалось работать над созданием хорошей акустики. За это дело она принялась с максималистским бесстрашием, то есть, перво-наперво перевернув всё с ног на голову: концепция осталась, но её наполнение, смысл, а значит, и впечатление от неё — изменились до неузнаваемости. Сюжет провисает в промежутках между диалогами, то весёлыми и острыми, то откровенно банальными. В кадре, действительно, нет ни одного мужчины (почти ни одного, но об этом позже), но вместо процветающего мира и города женщин, где торжествует агрессивный матриархат, перед нами — сугубо патриархальное общество, в котором всё, даже солнце, вращается вокруг мужчин; феминисток, кажется, ещё даже голосовать не пускают, а сами джентльмены не появляются в кадре только из-за лени, вызванной осознанием собственного непоколебимого могущества.
Почему же такой многообещающий сюжетный ход с принципиальным отсутствием на экране мужчин на деле обернулся их постоянным властным присутствием? В фильме Кьюкора было тонкое исследование женской натуры: женские характеры были представлены во всём их разнообразии. Это была изящная конструкция, столь же далёкая от жизни своей отточенностью, тотальным остроумием и ёмкими философско-ироничными обобщениями, сколь и близкая к ней, благодаря человечности, юмору и неизменной актуальности темы любви, облечённой в воздушную форму комедийной драмы. Тогда отсутствие на экране мужчин придавало кинематографическому сказочно-утопическому эксперименту чистоту научного. Вместо всего этого у Инглиш — порою смешные, но чаще претенциозные скетчи в фантастическом мире без фантазии.
Режиссёр, конечно, не была обязана снимать нечто, напоминающее кьюкоровский оригинал. Но ведь она должна была сделать попытку снять собственное кино — с новыми чувствами и смыслом. А получилось: смысла на грани с пафосом — хоть отбавляй. Что же до остального, то какие уж тут чувства и эмоции, если женщина постоянно ищет себя?.. Тут не любовь важна, а стартовый капитал, что скромно ждёт своего часа на банковском счёте «последней шестидесятилетней женщины в мире».
Выводы Инглиш делает чёткие и безапелляционные (пойми, чего хочешь, а остальное приложится; найди себя, тогда тебя будут искать все остальные; любовь — не картошка, а тыква на Хеллоуин), но зритель смело может оставаться ко всему этому безучастным. Героиня фильма борется за уже набившую оскомину самоидентификацию, стремится понять, кто она есть на самом деле и чего хочет. Сегодня ко всему этому сложно отнестись с юмором даже в комедии, потому что — надоело.
Надоел этот голливудский способ преподнесения пафосно-сладких прописных истин в легко разворачиваемой обёртке прозрачных сюжетов, проживаемых стандартизованными донельзя персонажами, когда закадычные подружки подобраны по принципу: чёрненькая, беленькая, рыженькая, плюс-минус лесбиянка, «Прада» пишем — «Лексус» в уме.
А «Женщины» как раз такие. И нужно этим дамам всего ничего: вечная молодость, главенствующая позиция во всём, дорогой парфюм и хорошая маникюрша. При этом муж — некий довесок к их значимости: мол, сам вернётся ко мне, такой самодостаточной и уверенной в себе.
Характеры в фильме Инглиш получились именно что усредненными и неживыми — отождествление себя с героинями зрительницам даже не светит (хотя, кто-то же ассоциирует себя ажно с самой Керри Брэдшоу), разве что они примут близко к сердцу перипетии киножизни: развод, измену, дорогую пластику, одинокого ребёнка, который ещё и курит; уволили, зато приготовила вкусный обед и т.д. Веришь во всё с лёгкостью, сопереживаешь — с трудом. В тридцать девятом задачи у женщин были скромнее: они боролись не за власть над миром, а только за своих мужей, а в результате добивались гораздо большего. Казалось бы, они всего лишь любовались модными коллекциями на фэшн-показах, но выглядели куда более самодостаточными, чем современная Мэри Хейнс, которая эти коллекции создаёт, удачно ложится в сюжет любой из серий «Секса в большом городе», но абсолютно не подходит для «мен-фри» истории о тонкостях семейной жизни и любви.
А вот и единственный мужчина в кадре: родившийся в финале младенец на фоне обоев с облаками – это уже слишком даже для голливудского лубка с его всегда очевидной моралью. Хотя вообще сцена родов получилась смешной. Правда, на отдельные шутки, которые повторяются в каждой второй комедии, например, про «знающих всё флористов», следовало бы уже наложить вето. И в операторской работе всё если не избито, то весьма привычно. Так, смена времён года классически подана панорамой меняющих цвет листьев.
Занятно, что весь женский актёрский коллектив при этом работает с нескрываемым удовольствием. Хотя у Мег Райан и Аннетт Бенин прежде случались и более блестящие работы. Для Бенин одной из лучших ролей последних лет остаётся Джулия Ламберт в «Театре» Иштвана Сабо. В «Женщинах» же особенно хороши две актрисы, сыгравшие роли второго плана: Бетт Мидлер и Клорис Личман. Первая незабываема в сцене опоздания на медитативную зарядку на рассвете у озера, а последняя — великолепна в роли саркастичной экономки Мэгги, которая не потерпит, если чьи-то «Прада» будут топтать её цветы.
Что же касается измен мужей, то, как сказала героиня уайльдовской пьесы: «Эти скверные женщины отнимают у нас мужей, но потом они всегда к нам возвращаются, хотя, конечно, в слегка попорченном виде… Нам остаётся одно — кормить их получше».
Vova
