Дорога перемен: Увидеть Париж и умереть

Также в 1912 году в труппу МХАТа пришёл Михаил Чехов — замечательный актёр, впоследствии эмигрировший в США, где, несколько переосмыслив идеи Станиславского, основал знаменитую актёрскую школу, влияние которой на все последующие поколения голливудских актёров огромно. Среди его прямых учеников были Клинт Иствуд, Грегори Пек. Позднее его идеи повлияли на Пола Ньюмана и Роберта де Ниро, а через последнего — на Ди Каприо, который не раз называл «молодого Вито Корлеоне» своим любимым актёром. И, наконец, именно в 1912 были впервые изданы англоязычные переводы пьес Антона Павловича Чехова: их неоднократно ставил на театральной сцене Сэм Мендес, они же во многом повлияли на его «Дорогу Перемен».

Что же чеховского в этой классической семейной драме, затенённой несбывшимися надеждами пригорода и ярко освещённой фарами машин из середины пятидесятых? Каждый персонаж говорит о своём, не слыша собеседника. Каждый из героев знает и чувствует правду о другом, но при этом не понимает себя. Услышав правду о себе, раздражается так, словно его оклеветали. Герои проявляют друг к другу удивительную жестокость, испытывая при этом искреннюю взаимную привязанность. Судьба их предрешена — и не столько обстоятельствами, сколько собственной натурой и склонностью к саморазрушению.

И всё это на фоне уютного дома, ухоженной лужайки и то бурных, то умиротворённых чаепитий с соседями и семейных завтраков. И что бы ни происходило с героями, какие бы ошибки они не совершали, какими бы идеалистами, глупцами или эгоистами не казались, зритель неизменно сопереживает им, испытывая к этим несчастным людям сочувствие, граничащее с состраданием. В этом и есть дух чеховских пьес, а в умении воплотить его на экране проявилось режиссёрское мастерство Сэма Мендеса.

Едва ли он сознательно стремился пригласить Чехова на ланч на Революшинари-роад, что всего в часе езды от города с офисными клерками в серых костюмах и в целой вечности от Парижа, где всё по-другому и можно жить, ощущая полноту каждой минуты своей счастливой жизни. Но фильм Мендеса представляется частью богатой литературной и кинематографической традиции, где уже были неудовлетворённые провинциальной жизнью жёны и ненавидящие работу мужья, стремящиеся изменить жизнь и не способные к переменам. Финал этих историй всегда предрешён. Флобер, Чехов, Ричард Йейтс, Том Перотта — все они с разной степенью таланта рассказывали о вечной проблеме человека: о мучительном несоответствии жизни, которую он ведёт, той, которую ему хотелось бы прожить.

Экранизируя Йейтса, Мендес столкнулся с весьма традиционным содержанием. Более того, он облёк его в традиционную форму, чем напомнил подход к материалу ещё одного режиссёра, чей фильм по воле прокатчиков вышел на наши экраны почти одновременно с «Дорогой перемен» — Клинтом Иствудом и его «Подменой». Оба не стесняются в наш век смешения стилей выдерживать чистоту жанра, сохраняя до конца фильма заданный с первых сцен ритм. И поступают они так не из-за консервативности взглядов, не из-за неспособности изящно переплести несоединимое, а только потому, что считают жанровую и стилевую целостность необходимым условием гармоничного существования своих героев в глубоко драматических обстоятельствах.

Оба режиссёра чутко относятся к актёрам, отдавая их таланту пятьдесят процентов драматического напряжения фильма. Внимательны и точны они и в выборе операторов. И хотя манера Роджера Дикинса отличается от почерка Тома Стерна, но в некоторых их решениях есть концептуальная схожесть: стоит вспомнить панораму с чёрными зонтами Стерна и сцены с одетыми в одинакового покроя костюмы и шляпы клерками у Дикинса. «Дорога перемен» и «Подмена» — редкое в современном кинематографе явление, когда содержание и эмоциональная наполненность определяют форму — отсюда размеренность, даже некоторая эпичность картины; камера внимательна к героям и способна поймать любое изменение в выражении их лиц. Никакой спешки: динамика проявляется скорее в накале эмоциональных переживаний персонажей, чем в монтаже и работе камеры.

Некоторым зрителям, привыкшим к стремительным погоням из последнего Бонда, подобная неспешная манера может показаться слегка унылой, а история затянутой. Но и они смогут уловить ритм картины Мендеса, если вспомнят, что умеют не только смотреть кадр, но и всматриваться в него. А уж Дикинс постарается вознаградить их за умение вглядываться, подарив им кадры, вовлекающие в саму атмосферу истории: огни ночного города, резкие тени и яркие краски сцены в баре, эпизоды на вокзале, кадры с видом на лужайку из дома Уиллеров… А Томас Ньюман наполнит всё это музыкой, которая так отчётливо и выразительно передаст суть драматургии и настроение эпизода, что покажется более неотделимой от судеб и характеров героев, нежели диалоги из романа Йейтса.

Сам Йейтс, с одной стороны, выиграл: благодаря Кейт, Лео и Сэму новая волна интереса к его роману неизбежна. С другой стороны, он остался в проигрыше — как ни странно, из-за того, что сценарист слишком внимательно отнёсся к тексту первоисточника: текстуально оставил больше, чем следует, судя по всему, почти не изменив некоторые диалоги, между тем текст написанный и произнесённый имеет разную смысловую и даже эмоциональную окраску.

И без того слегка тяжеловесная из-за своей расхожести фабула о кажущихся счастливыми, но глубоко несчастных американцах, мечтающих убежать от себя и опостылевшей жизни в Европу, порой ещё более отягощается слишком уж литературными репликами героев. Диалоги, правда, оживают благодаря замечательной и вполне «по методу» Михаила Чехова игре актёров, в чьих устах они кажутся искренними и глубоко пережитыми.

Это в равной мере относится к Уинслет, Ди Каприо и ко всем остальным исполнителям, в особенности ко всему неординарному экранному семейству Кэти Бейтс: Майклу Шэннону и Ричарду Истону. Надолго запоминается игра последнего в финальном эпизоде, где героиня Бэйтс делится с мужем мнением о жителях дома на Революшинари-роад; в этой сцене Мендес, как в отдельном спектакле, выразил суть всей истории: подмеченные и подчёркнутые режиссёром детали более выразительны, чем любой из многозначительных диалогов. И кажется, что в кино Сэм Мендес следует наставлению Антона Чехова: «Берегись изысканного языка. Язык должен быть прост и изящен».

До встречи в кино.