Рестлер: И вновь продолжается бой

Самого «Рестлера» изначально преследует какая-то двоякость: с одной стороны громкие имена Даррена Аронофски и Микки Рурка. С другой — почти догмовский формат, единственное оправдание которому — мизерный, непонятно по каким причинам, бюджет, которого отечественным мастерам блокбастеров не хватило бы даже на пиар-кампанию.

Восприятие четвертого фильма Аронофски под стать самой картине — главный приз Венецианского кинофестиваля, зато полное игнорирование в оскаровской раздаче, это притом, что Рурк был чуть ли не главным претендентом на истукана, благополучно ушедшего к Шону Пенну. Ну, хоть в родном прокате окупился, что, опять же, вспоминая бюджет, не такой уж и верный повод для радости.

В нашем с вами отечестве отношение к Микки Рурку несколько особенное — отсюда и недельной давности приезд покорителя рингов в Москву — герой-любовник 80-х, по совместительству парень, вышибающий зубы у недоброжелателей, в модные 90-е как-то притих, оправдывая всё это чрезмерной любовью к боксу.

Уже в новом тысячелетии нечто похожее на Страшилу с развитой мускулатурой вернулось-таки на большой экран, попутно приоткрывая завесу тайны: режиссёры-сволочи не дают хороших ролей, неправильный пластический хирург испортил лицо и прочие невзгоды звёздной жизни. И тут подоспела почти автобиографическая картина некогда культового режиссёра.

Сюжет «Рестлера» одновременно вызывает и удивление, и раздражение — причём, из-за одного и того же: это ещё одна история про то, что если делать своё дело, то всё будет правильно. Видавший лучшие дни рестлер по кличке Баран живёт в домике на колёсах, сражается за копейки на ринге с такими же старпёрами, как и он сам, романтизирует отношения со стриптизёршей, совершенно не помнит о своей дочке и думает, что 80-е ещё на дворе.

Ситуацию — совершенно по аристотелевской «Поэтике» — меняет сердечный приступ, означающий вето на поединки, налаживание отношений с давно забытой дочкой, всё более долгие тет-а-теты с той же стриптизёршей и, главное, осознание, что Cinderella уже лет десять никто не слушает, а у игровой индустрии есть Call of Duty вместо кукольного реслинга на Nintendo. В общем, самый натуральный трафарет, который можно обнаружить в каждой второй инди-картине, выходящей в столице мирового кинематографа.

Всё бы ничего, если бы некогда славный Даррен Аронофски помнил про свою фильмографию, а не копировал подчистую наработки датских коллег десятилетней давности. И право, от человека, который некогда поставил «Пи», «Реквием по мечте» и бестолковый, но совершенный в визуальном плане «Фонтан», ждёшь, по крайней мере, что он вспомнит про штатив, а не будет играть в студента киношколы.

Но это только половина беды, вторая — скучные, монотонные мизансцены, занимающие почти две трети не самого короткого фильма, информативность которых, как и художественная реализация, скажем мягко, под очень большим вопросом. Такие упрёки были бы безосновательными, скажем, к господину Бондарчуку-младшему, который отродясь не понимал художественной композиции кадра, но Даррену, ранее проходившему как отрада киноманов, таких, наверное, не избежать.

Заключительный номер — это саундтрек, ответственным за который числится Клинт Манселл. Так вот — в это не верьте больше всего, «Рестлер» для большей художественной аутентичности забит двумя, а может и тремя десятками композиций, исполняемых патлатыми ребятами в лосинах, так что нового Lux Aeterna вы никак не услышите.

Тут внимательный читатель скорее всего спросит: а что же хорошего в «Рестлере»? На что ему незамедлительно последует ответ — Микки Рурк, играющий, наверное, лучшую роль в своей жизни. Тут вам и явное биографическое сопоставление, придающее роли куда большую значимость и выразительность, личное обаяние, мастерство — называйте, как хотите — превращающее его персонажа в натуральный таран, так, что хлипкая конструкция, возведенная Аронофски, попросту не выдерживает и превращается в единоличный бенефис Рурка, продолжающего свой бой. Мы это, конечно, подозревали — но не предполагали, что подтвердится таким странным образом.

Вот такое кино.

Комментарий редактора:

Каждый человек может быть велик. Нужно только найти его, это своё величие. Микки Рурк велик вот таким — капризным, патлатым, избитым до полусмерти и упёртым, как то самое животное, куском мяса в лосинах, не смотревшим «Страсти христовы». Его Таран-Баран — это зеркало, в которое Рурк однажды посмотрелся и увидел там это своё новое величие. А что было после — уже неважно. Неважно, что герр режиссёр спёр половину сюжетной композиции у Родригеса и Миллера (см. история про Голди и Марва), а сверху присыпал банальностями и отсутствием штатива, неважно, что несмотря на долгие годы забвения Рурк ничуть не переболел звёздной болезнью и работать с ним на площадке явно было страшно трудно, неважно, что по-хорошему самые сильные эмоции в фильме приходятся на первые кадры, а потом всё лишь затухает ради единственного броска в темноту. Важно другое — после того, как величие было найдено и прочувствовано, что-то играть Рурку уже не требовалось. На зрителя произлевается естественность этого сутулого громилы с нелепым чемоданом на колёсиках, в драном пуховике, дурацкой шапочке работника продуктового магазина или не менее дурацкой тужурке Тарана-Барана. И зрителю становится не всё равно, когда из этой туши выковыривают осколки стекла или когда она хватается на ринге за сердце, и слёзы во время первой и последней удачной встречи его тоже задевают именно поэтому. Не верить в искренность актёра оказывается просто невозможно, будь ты простой любитель попкорна или член жюри Венеции. Всё-таки американские киноакадемики странные люди.