Самое неприятное, что может случиться с кино, это когда не только зритель не знает толком, что его ждёт в кинозале, но и сами создатели фильма, похоже, так и не сумели за два года производства почувствовать, что же это они такое наснимали.
Первый ролик «Тараса Бульбы» был выдержан в несколько неуместном, учитывая нынешнюю геополитику, державном пафосе. То есть да, мы все понимаем, что 25 миллионов официальных денег телеканал «Россия» может дать только под вот такое прочтение Гоголя, но так уж получилось, что то место, «откуда есть пошла», нынче нечувствительным образом — соседнее самостоятельное государство, с которым мы успешно ведём газовые войны и споры о том, как писать слово «казак». Так что иначе как политическую шизофрению заход про «непобедимую страну» воспринимать было тяжело.
Продюсеры одумались, и второй ролик был смонтирован в иной манере. Тут фильм позиционировался чуть не как фэнтэзи-боевик, наш ответ Питеру Джексону, с залихватскими пролётами камерой, изумрудной новозеландской травой, бравурным саундтреком и агрессивным монтажом. Выглядело это несколько по-эпигонски, но чем чёрт не шутит (чертей у Гоголя вообще поминают с изрядной частотой), а вдруг режиссёр Бортко действительно понял, почему замазанные неловким блюром полёты Маргариты на метле народ принял в такие штыки, и потратил бесконечный год пост-продакшна на наведения того глянца, без которого нынче исторический боевик — не боевик.
Ну и под самый конец всей истории, уже перед премьерой фильма, продюсеры наконец выпустили постер, в котором слоганом значилась фраза «От любви до ненависти», что в общем можно расценить как попытку представить фильм эдакой костюмной драмой, с или без приставки «мело» — это уж кому как нравится.
Что на самом деле думает о собственном фильме режиссёр, и что же нам в итоге ждать от очередного «нашего всего» — оставалось, как вы сами понимаете, загадкой. Бортко только и делал, что давал множество предпремьерных интервью, в которых упор делался на то, что съёмки велись исключительно там, где указано автором. Путешествие по гоголевским местам и впрямь вышло недешёвое даже по докризисным временам, потому хотя бы надежда на дословность экранизации, ставшая некогда фирменным стилем Бортко, давала нам повод предполагать возможность успешного исхода предприятия.
Нет, правда, а вдруг в фильме действительно удалось совместить и пафос, и Гоголя, и мелодраму, и кетчуп, и громы на злокозненных ляхов, и главного героя, и костюмированную массовку, и проблему отцов и детей, и вольницу Сечи, и глупое предательство, и большую любоу, в общем, что там далее по списку.
Но уже первые кадры, оказавшиеся чёрно-белыми, всякую мысль о возможности синергии и совместимости несовместимого заставляли отбросить напрочь.
Крупный план, мокнущие под дождём казаки, холодный рубленый монтаж и статичные титры гигантским кеглем. И гоголевский текст под корнелюковский православный хорал. Если это — «Тарас Бульба», то впору двигаться на выход из зала. Потому что на протяжении всей повести наш текущий юбиляр пишет о бесшабашной казацкой вольнице, полной страстей: жестокости и веселья, братства и предательства, любви и ненависти. А такое начало обещало что угодно, только не бурю страстей.
Да, Ступка велик, и он покажет это ещё не раз, и Тарас на нём сидит, как влитой, но Ступка велик уже сколько лет в десятках ролей, нас бы чем более оригинальным попотчевать. И нас потчуют.
Вослед за первой и, пожалуй, последней по-настоящему гоголевской сценой прибытия двух гарных хлопцев в родную станицу с произнесением традиционного речитатива про «экий ты смешной» и шутливым боданием «на кулаки» начинается то, что Бортко и рекламировал в своих интервью. Натурных съёмок в фильме хватает, только все из них, стоящие отдельного упоминания, как раз и угодили во второй ролик картины. Это, видимо, нужно обладать таким особым талантом, чтобы снимать на берегу Днепра так, будто съёмочная группа не покидала Мосфильма, а иной курень в расфокусе за спинами казаков стал больше похож на нечаянно попавшую в кадр семнадцатиэтажку.
Операторская работа и дальше будет всемерно радовать глаз — когда тщательно одетая массовка (костюмер, и правда, постарался на славу) создаёт впечатление чего угодно, только не грандиозного сражения. Мельтешит камера, летает туда-сюда, на безумно долгие полсекунды очередной раз фиксируясь на замучавшем кетчупе. Этот затяжной с позволения сказать продакт-плейсмент настолько утомляет под конец фильма, что трудно себе представить, как даже нарочно можно было бы добиться большего эффекта. Разве что конную атаку Андрия нам показывают интересно и уместно, заставляя как-то сочувствовать действу.
Итак, эпическая военно-историческая реконструкция не получилась, даже несмотря на то, что городок, у Гоголя, «окружённый почти везде валом», оказался натуральной средневековой крепостью, которую казакам приходится штурмовать что твоей Жанне д’Арк. Да и гусары эти польские, мильпардон, уже настолько примелькались, что даже голые по пояс пузатые казаки с палашом и пистолем за поясом воспринимаются с куда большим удовольствием. Так может, режиссёр сконцентрируется на драме, в которой и вольный дух Сечи, и сыновний долг, и бурса в ополяченном Киеве, и семиты против антисемитов, и ляхи против русских, и турки, и татары, и воспоминания старого реестрового полковника.
Но нет, из всего этого разнообразия сюжетов и персонажей на чуть более крупный мазок хватило лишь самому Тарасу да почему-то жиду Янкелю, который колоритом обошёл даже старого полковника. Вот почему неожиданно выпячен эдакий Вильгельм Телль в исполнении Боярского, персонажу которого в оригинале посвящено полтора абзаца, а те же Андрий и Остап удостоились двух-трёх сцен, и предательство одного и пленение другого осталось скорее эдаким роялем в кустах, поворотом событий, случившимся «вдруг откуда ни возьмись». Характеров их мы не знаем, логики действий не чувствуем, в отличие, например, от сухощавого казака, который говорил «Нет у тебя, полковник, больше полка», разве что к Гоголю обратиться за вопросом.
И обратимся. Тут Бортко с одной стороны не погрешил против истины — все знаковые цитаты привёл (только к чему в фильме прозвучало «панночка помэрла», загадка, это из совсем другой оперы), и даже многословные монологи Тараса — они точь-в-точь из оригинала. Так, да не совсем так.
Ну нельзя на экране произносить книжные тексты. То, что читается за 20 секунд, с экрана будет длиться три минуты, превратив монолог в речь на партсобрании. А литературные изыски, будучи один в один переложенными на экран, производят комическое впечатление. Так трижды повторяемое отклонение куренной булавы и затяжное поливание жидкими спецэффектами смотрится клоунадой, а троекратно же повторяемый вопрос во время битвы про «есть ли ещё порох в пороховницах» — воспринимается зрителями натуральным классическим «летят самолёты — привет мальчишу, плывут пароходы — привет мальчишу, а пройдут пионеры — салют мальчишу».
Усатый умученный за мешок печенья мальчиш-кибальчиш Вдовиченков вообще неожиданно для многих попадает в очередную серию «Пилы» или, если хотите, «Страстей Христовых», в то время как Гоголь отчего-то про пытки вообще предпочёл умолчать, описав их вскользь, без кетчупа и отрубленных рук-ног. С другой стороны, вставной цирковой номер с казаками, пишущими письмо турецкому султану — это не более чем цирковой номер, ибо соответствующая картина Репина закончена в 1891 году — через 56 лет после опубликования «Тараса Бульбы». И это не самая выдающаяся отсебятина гордящегося близостью к тексту Бортко.
«Нет у тебя, полковник, больше полка, и хутора твоего больше нет, и жены нет». Этот самопальный голливуд не удосужился объяснить, какие такие ляхи умудрились уничтожить посреди Украины целый полк, и им за это ничего не было, и самое главное, зачем бы им это могло понадобиться. Также Бортко отчего-то не уточнил, как именно Тарас попал в руки полякам, про перемирие между королём и новым гетманом, про предшествовавшее этому всеобщее восстание казаков, и что это за силы подходили на помощь осаждённому городу с панночкой на борту, не другие ли это были полковники, случайно. И про то, как Бульба палил местечки и костёлы (вместе с женщинами и детьми — см. у Гоголя) по Польше, режиссёр тоже умолчал.
Зато мы троекратно видели абсолютно безумную чёрно-белую сцену «страдания украинского народа под турецко-татарским игом», к чему она, зачем, отчего три раза, почему ч/б, и почему вначале перед титрами такая же сцена взята именно из эпизода перед штурмом, Гоголем никак особо не выделенного?
В конце концов, что вообще всеми этими старательно переводимыми Безруковым поляками хотел нам сказать автор? У Гоголя поляки есть всего в одной сцене, где панночка ест хлеб и целует Андрия (а не то, как в фильме). И разговаривает она вполне по-русски. Так зачем весь этот тщательный конферанс с переводом и без того понятных «доброй ночи» и «снялся с места», ради более детального образа «либерально-атлантической революции»? Оно того стоит?
В общем, просмотр фильма целиком ничего так и не разъяснил. Что хотел сказать режиссёр, осталось загадкой. Всё распалось на мозаичные фрагменты Боярского без шляпы, пыток Вдовиченкова, форм панночки, разрозненных воспоминаний и речей Тараса и тех двух панорамных сцен, которые и живописуют в итоге широкий украинский простор. Что хотел сказать Гоголь, к финалу уже вообще растворилось в двадцати пяти миллионах долларов.
Вот такое кино.
Комментарий из Украины. Слово предоставляется нашему штатному интернациональному историографу и культурологу Олегу Денежке:
История — это такой предмет, который позволяет патриотам разных стран без всякого риска для своих носов, ушей и шей вовсю махать кулаками опосля любых и всяческих драк. Тут не надо особо напрягаться и рисковать жизнью. Основное оружие — миф. Оружие, как правило, самозатачивающееся и самонаводящееся. Только успевай снаряды подавать.
На Украине бортковскую экранизацию «Тараса Бульбы» ждали трепетно. Так трепетно, как только могут ждать подарка от «любимого соседа». В виде сдохшей коровы, или толчёного стекла. Или дрожжей в сортир, что особенно утончённо. Дело в том, что экранизацию эту у страны победившего украинства русские, можно сказать, украли. Вслед за Гоголем, от которого, впрочем, украинцы вроде отказались сами. Сам Виктор Андреевич Ющенко, президент и человек, мечтал о масштабной экранизации, где в главной роли Тараса Бульбы должен был сняться его личный друг Жерар Депардье. А это вам не хухры-мухры, это, братцы, международный проект. Это, я не побоюсь этого слова, масштаб а-ля Михалков. Однако, как ни медленно запрягают русские, а оказались быстрее. Да ещё и быстро поехали. Одним словом, огорчение.
Второе огорчение — это исполнитель главной роли, украинское «наше всё» Богдан Ступка. Учитывая, что получилось у Бортко, совершенно непонятно, как он на эту, с украинской точки зрения, подлость согласился. Это как если бы Безруков сыграл Бандеру по заказу УНА-УНСО. Будучи убежденным греко-католиком и стойким противником великорусского шовинизма, произнести несколько пространных речей про «православную веру» и «русскую землю» это, я вам скажу, настоящий профессионализм.
В результате бортковское творение обрастает разного рода скандальчиками не только на Украине, но и в Польше, где сам роман Гоголя был под запретом более 150 лет. Я не шучу. Даже «безжалостный царский режим» некогда не мог заставить поляков перевести Гоголя на польский. Дальше «Шинели» и «Ревизора» не двигались.
Впрочем, на что тут жаловаться? Ведь сами начали: поляки выпустили вполне русофобскую «Катынь», а украинцы ну уж вообще нижепоясную «Молитву о гетьмане Мазепе». Ну, шож, теперь «ловите обратку, пацаны».
Vova
