Остров проклятых: Самозапиральник

Забавно, что на самом деле эта самая новая эпоха началась как раз с победителей-отступников, когда, и это было заметно, вместо постоянных оглядок на академиков, режиссёр вспомнил о зрителе, и зритель это почувствовал, вознеся фильм на вершины рейтингов, тогда как любого другого, всерьёз, а не ради банального бабла взявшегося римейкизировать дальневосточную специфику, разорвали бы в клочья. Академики же оказались точно такими же зрителями, впечатлились, и вуа-ля, мэтр получил индульгенцию двигаться в том же направлении.

Снова неоригинальный, хотя и малоизвестный в широких кругах сюжет, на этот раз — нарочитая «антиоскаровская» дата выхода, масса харизматичных актёров на заднем плане и неуравновешенный Лео — на переднем. Ровно с этого момента старина Мартин мог делать, что хочет, главное ни в чём себя не сдерживая и ни в чём не отказывая, и тогда будут вам и вершины рейтингов, и заметные сборы, мистер Скорсезе.

И представляется, случилось вот что — режиссёр сам в это поверил. И начал действовать строго в соответствии с планом, с первого кадра бросаясь в пучину творческой вседозволенности с азартом М. Найт Шьямалана, только что прогремевшего на весь мир своим «Шестым чувством». Нуарные шляпы, аляповатые галстуки, тошнота на море, нарочитое курение в кадре (оно нынче другим и не бывает), напряжённые охранники, а вот пистолет попрошу всё-таки сдать. И сразу за этим — Тот Самый Заруб, который потом будет сопровождать нас весь фильм, не давая нам ни на секунду забывать, что на острове творятся Загадочные Загадки, и происходят Ужасные Вещи.

Впрочем, нам об этом будут постоянно напоминать: лекции по карательной психиатрии, таинственные записки, пропавшие, а затем найденные люди (иногда по нескольку раз пропавшие и найденные), зловещие маяки и, наконец, галлюцинации главного героя, которые сами по себе — страшный спойлер, но поскольку они в итоге занимают половину хронометража официального трейлера, то вспомним и про них.

Там, где Шьямалан расставляет инопланетные знаки в полях кукурузы, Скорсезе, уверовавший в свою кинематографическую силу, одними полями и кукурузой ограничиваться не собирается. Буквально каждый план и каждая реплика тут многозначительны и отпедалированы так, что ноги болят. Представьте себе собеседника, который после каждого слова заговорщицки подмигивает, заглядывая вам в глаза. «Который час?» — и подмигивание.

А там, где подмигиваний, кошмаров, мигрени и собеседований с местными пациентами оказывается недостаточно, в ход идёт главный рояль в кустах мирового кинематографа — погода. За окном творится невообразимое, валятся деревья, гаснет свет, кажется, наступает конец света, но нет, и погода в сговоре со зловещим начальником больнички, иначе как бы доблестный федеральный маршал оказался в строго-зловещем корпусе Цэ? А там уж, вуа-ля, пара задушенных больных и вожделенная встреча состоялась, ведь пусть у Джеки Эрл Хейли здесь — лишь скромное камео, зато какой гротеск! Какое самоотречение!

Гротеска и самоотречения, перебиваемого музыкальными зарубами, в фильме вообще очень много, будь то немотивированный альпинизм, лазанье по кишащим крысам или история с концлагерем Дахау, о котором ваш покорный слуга тоже не может сказать ни слова, дабы не нарисовать ещё один жирный спойлер. Но интересно другое — Скорсезе так хорошо умеет снимать кино, что многими вся эта нарочитость воспринимается чуть ли не как главное достоинство «Острова проклятых».

Когда тот же Шьямалан в «Девушке из воды» разводил многозначительность на, буквально, пустом месте, устраивая сюжетные «перевёртыши» с частотой в пять минут, это воспринималось с известной долей юмора, хотя критики и приняли одну из сцен на свой счёт, но тут-то — серьёзное кино! Психиатрические драмы бросаются зрителю в лицо горстями, врачи-вредители ускользают от карающей десницы правосудия, за кадром маячит маккартизм и охота на ведьм, матери убивают своих детей от одиночества, по стране разгуливают способные на всё люди-зомби с разрушительным механизмом внутри. Кажется, Скорсезе разве что доктора Манхеттена не притянул в эту, на самом деле, очень камерную историю человеческого одиночества, вся моральная дилемма которой прекрасно раскрывается режиссёром на последних пяти минутах безо всякого Дахау.

Причём сделал он это лаконично, сдержанно, даже элегантно, и безо всякой рисовки. Значит, можно? Не лупить по ушам зарубами, не устраивать Эммериха в кадре, не наслаивать галлюцинации на манер матрёшек, так что в итоге весь детектив — ровно в том, что на самом деле, а что кому почудилось. А раз можно, то тогда зачем весь остальной фильм с переодеванием? Хорошая кошечка, хорошая, только зачем было мебель ломать. Вот такое кино.

Комментарий Надежды Заваровой:
Своеобразные нарочитость и подчёркнутость всего и вся в «Острове проклятых» появились далеко неспроста. Это как музыка в старых мюзиклах. Многие европейские режиссёры, приехав в Голливуд, страдали от чисто американского подхода к делу. А именно: по голливудским правилам музыка не могла звучать в кадре просто так — потому что герою плохо или хорошо. В кадре непременно должен был сначала появиться источник звука: оркестр, проигрыватель и т.д. — и лишь потом зазвучать музыка. Когда, например, Герман Костерлиц приезжал из Европы со словами: «Парни, это же мюзикл, сказка, чудо, тут музыка может появиться просто так...», — голливудские коллеги смотрели на него так, словно он — «67-й». А Мартин Скорсезе давно и преданно любит фильмы типа «Пайза», «Земля дрожит» и прочие «Стромболи». Любит отчаянно. Ему самому хочется в кадре силы, моря, скал, ветра, дождя, буйства страстей ака буйства природы. Но он должен обезопасить себя, потому что зритель, особенно американский, готов воспринять и принять волны, дождь и скалы только в галлюцинациях героев, в чём-то нарочитом и преувеличенном... Зрителю так проще и понятнее. Музыку всё ещё играет оркестр, она не звучит сама по себе. Быть может, Скорсезе и сгубила любовь к «Стромболи», но он по-прежнему верен своей любви.