На игре 2. Новый уровень: Игра в кино

В итоге получается, собственно, то, что получается, если не уметь резать и в итоге пускать рабыней изаурой. А именно: беспомощный огрызок, на что-то сдавшийся лишь тем немногим, кому продолжения всё же хотелось или кого вынудили пойти вышние силы. Надежды на хоть какие-то изменения быть не могло в принципе. Так что устраивайтесь поудобней, готовьтесь к отсутствующей игре и типа-молодежному сленгу, вставляемому где нужно и не нужно, потому что по-человечески изъясняться геймеры-на-игре, очевидно, не в состоянии. А также к прыжкам через шлагбаум в стиле Росомахи и прочим проявлениям экшна, который, как и многое в фильме, иногда просто так.

Только значительно большее внимание уделено припрятанным «ружьям». Если первая часть оставляла ощущение мучительной полуторачасовой завязки, то вторая — полуторачасового ухода в закат. Такая, знаете, длинная череда смертельно затянутых финалов. Они сменяются один за другим, всякий раз по накалу дурости стремясь переплюнуть предыдущий.

Душераздирающе закончив своё первое «серьёзное задание», герои начинают разбредаться кто куда, мучаемые совестью или не совсем. Основные негодяи выявлены, конечные цели определены (всех убить, одним остаться), нужно лишь дождаться, пока спасители мира таки соберутся и устроят долгожданный гамовер. Собираются они большую часть времени, отвлекаясь на слезливые флешбэки, кувыркания в постелях и выяснения отношений по-пацански (с последующим «прости, не признал, брат»).

Драматизм периодически бьет ключом… и попадает не туда. Развращённые геймеры полчаса хлещут коньяк за упокой, после чего от мук душевных излечиваются. Прочие — вторые полчаса страстно демонстрируют сиську (одна штука) или поджидают в подворотне с букетами роз. Даже олигархи хватаются за сердце и предстают донами Корлеоне, что не себе в карман полоний тащат, а в семью.

Но вся эта «игра в жизнь» оказывается в лучшем случае чем-то из другой оперы, в худшем — комичным, неестественным и требующим максимального снисхождения. Некому переживать, не за что волноваться, нечему верить. Остаются разве что шахматы и разводки по-санаевски. Чаще всего суть их заключается в том, что суть их не важна. Главное — сам поворот, а всякие там причины и следствия — это не к молодёжным боевикам. Друзья-подельники строят сложные мины, переходят от одной команды к другой, а в финале возвращаются обратно. Почему? Слишком развращённые, видимо.

Это не говоря уже о целой пачке персонажей, главных и не очень, мрущих, потому что никто не мог придумать, что делать с ними дальше. Пиф-паф — и вуаля, неожиданный поворот готов. Впрочем, ничего удивительного. Ведь даже над придумыванием финала пришлось устроить мозговой штурм. Да такой, что в титрах под ремаркой «Режиссёр-постановщик» появилась интересная строка «Идея финала».

На деле сама концовка заключается в полном цитировании «Боя с тенью», в котором, к слову, тоже с ней не оригинальничали. Что это было? Идея идеи. Новый жанр, записывайте. «Глюканутые» диски, правда, так и остаются каким-то общим глюком; оставшиеся подростки-киллеры уходят в ночь, совестливые подставляют щёку, зато в конце — все счастливы и плачут.

А предложение Санаеву идти дальше писать книжки приобретает окончательную форму Единственного Выхода. Павлу, конечно, нравится снимать кино. Ему по душе, когда в кадре поголовно все — с отсутствующим выражением лица, когда «прыжок на фоне взрыва» повторяется неоднократно, да хоть когда некий мужик носится с канистрой бензина для мотоцикла. Для сюжета он не нужен, он вообще никому не нужен, кроме Санаева — но надо же его всунуть, кино без него не получится.

Честное слово, Павел так любит отснятый материал, что дорожит каждым кадром, не говоря уже о вырезании всей сцены к чертям. Зачем? Ведь он так старался, чтобы какие-то люди ходили из угла в угол, по двадцать раз повторяли «это не игра — это жизнь» и прочий дубовый лес. Персонажи? Да вон же, в кадре кто-то говорит — значит, есть персонаж. А вот играет слезливая песня — драма, всем рыдать!

Впрочем, это обыденно для отечественного кино. Одни играют в режиссёров, другие — в актёров. И только зрители были и будут только зрителями. На этот раз получающими нечто среднее между цензурными «Жмурками», отмороженным «Кодом Апокалипсиса» и фантастической ахинеей вроде «Индиго». А на экране по-прежнему ходят какие-то люди — значит, есть кино. Которое и Санаев, и мы любим. Только как-то слишком по-разному.