Самое страшное — столкнуться в дверях с продюсером картины, про которую ты вообще не хочешь писать. По кино лишь одна заметная тенденция — спустя 20 лет после номинального конца советской власти киношники наконец увидели пространство. Не трупный гламур и не сериальную помойку, а вполне обжитое пространство, в котором есть воздух. Практически все конкурсные картины сняты зрячими людьми.
К сожалению, раскрытые глаза, хоть и близко от мозга, не тождественны ему. В «Пропавшем без вести» Анны Фенченко, «Кто я?» Клима Шипенко, «Сатисфакции» Анны Матисон, «Перемирии» Светланы Проскуриной с той или иной мерой занимательности прокручивается одна и та же бессмысленная зрячесть. Всё это — фактически один и тот же фильм, только снятый в разных районах Москвы и Ленинграда. У него нет начала, середины и конца, нет собственного смысла.
Лишь одно явление в конкурсе оказалось несколько иным. Для точности сравнения мы описываем его в сочетании с наиболее одиозным фрагментом недомыслия.
Ветхий завет в сегодняшней Москве
«Другое небо», 2010
Режиссёр: Дмитрий Мамулия
Сценарий: Дмитрий Мамулия, Леонид Ситов
Оператор: Алишер Хамидходжаев
Композитор: Анна Музыченко
Продюсер: Арсен Готлиб
В ролях: Хабиб Буфарес, Амирза Мухамади, Митра Захеди
Большое воодушевление в рядах критической гвардии вызвал фильм Дмитрия Мамулия «Другое небо». Люди все уважаемые, с ними трудно спорить, но и вообще что-то сказать о фильме трудно. Один коллега предложил слоган: «Мамулия, не нервируй меня». Другая подхватила: «Мамулия, не горюй». В фильме всё очень правильно и очень скорбно, и больше ничего нет. Наверно, такое снимают специально для тех, кто только что вернулся с похорон. Хотя именно вернувшиеся с похорон близкого человека за такое могли бы и убить.
Таджикский пастух потерял всю отару, зараженную каким-то вирусом с белой пеной на губах. Последнего издохшего барашка сбросил с высокой горки. Поехал в Москву искать пропавшую на заработках любимую жену. Взял с собой десятилетнего сына. В Москве сына отдал на сохранение, сам стал бомжом-гастарбайтером. Намыкался. Ментура-кидалово-нищета. Случайно убил собаку. Случайно погиб на лесопилке сын. Денег за сына дали, но это не помогло. Жена случайно нашлась, но это тоже не помогло. В общем, депрессия, экзистенция и актуальная социалка. Правда жизни. Актёр хороший. Снято всё достоверно. Смотреть совершенно невозможно.
Только один пример. Где-то вначале в, условно говоря, ментуре бомжей моют в бане под душем. Взгляд с точки зрения мента, в руках у которого шланг. Подходит десяток старых грязных голых уродливых мужиков, их окатывают водой. Долго. Ближе к финалу в такой же ментуре моют под душем таких же бомжих. Подходит десяток старых грязных голых уродливых тёток, их окатывают водой. Не менее долго. В режиссуре это называется «закольцевать» — один из самых беспомощных приемов. Но дело даже не в этом.
Когда в «Собачьей жаре» Ульрих Зайдль снимал стриптиз 70-летней уборщицы перед 80-летним хозяином в ритме танго Пьяццолы, никакого протеста не было. Были два человека, смотревшие друг на друга, и каждый был личность с богатой судьбой, и они на все имели право — на жизнь в таких странных телах и на секс, и на тихую привязанность. А в «Другом небе» во всем смаковании уродства нашей жизни – морального, социального, политического и телесного — нет личностей и прав нет. Мамулия, верно, думает, что критикует систему, а на самом деле является её полномочным представителем.
Наверно, можно догадаться, что сам режиссёр — не бомж и не гастарбайтер, и путь Иова не прошел. Иначе бы знал, что библейского страдальца спасло только чувство юмора, что уже 20 лет назад в две минуты в одном из своих фильмов показал ныне 100-летний Мануэль де Оливейра. Но, не пройдя пути и пользуясь притом стандартной «страдальческой» драматургической схемой (овечка красиво падает с горки, взгляд у героя пронзительный), режиссёр занимается спекуляцией. Можно назвать ее «тупой», «дешевой» или, наоборот, «философской» (это положительная характеристика), но он всё равно спекулирует на том, что здесь и сейчас действительно больно множеству людей. Самое, в общем-то, аморальное, каким бы ты ни был философом — снимать кино с точки зрения шланга. А нет там другой точки зрения.
Vova
