Убийца внутри меня: Офицер и джентльмен

При этом зритель определённо предпочёл бы разгадывать головоломку — кто же проткнул шину, а его намеренно заставляют думать о том, почему в руках у преступника появился нож. Зритель поставлен в положение любителя криминальных историй, которого вовлекли в действие уже на этапе работы патологоанатома. Только препарирует он не жертву, а преступника: перед нами предстаёт организм, переполненный патологиями, приведшими не к одной, а сразу к нескольким смертям. Иной зритель почувствует себя неуютно. Почему? Вспомните, как современная публика любит открытые финалы. А теперь представьте, как она любит открытые начала — особенно у триллеров.

Ведь одно дело, когда на экране классическая цепочка — убийство, расследование, суд над виновным. Это придаёт сюжету некоторую условность, превращая детектив в головоломку и удовольствие для зрителя. И совсем другое дело, когда убийца известен и расследование сводится к интеллектуальной борьбе психопата с полицией. Здесь зрителю предстоит погрузиться в размышления авторов о зле, жестокости и психических патологиях — детективный триллер превращается в драму, где речь идёт о тёмной стороне человеческой натуры, а не о частном случае убийства в американской провинции.

Зрители привыкли интересоваться психологией убийцы, но не его патологией. Многие хотят присутствовать на суде, некоторые стремятся побывать на казни, и редко кто жаждет быть свидетелем вскрытия. Как бы зрители не настаивали на том, что их волнуют мотивы преступления, на самом деле им интересны лишь его последствия: короткий путь к наказанию, вымощенный косвенными уликами, по которому, не оглядываясь, бежит наблюдательный следователь с чутьём в сердце и доказательством в руках. В трейлере утверждалось: есть преступления без мотивов, но трейлер — плохой осведомитель: на экране сплошные мотивы, а в первоисточнике они ещё более обозначены и ясны. Но кто, по сути, читал первоисточник? Дедушки и бабушки сегодняшних зрителей? Их внуки в лучшем случае читают сумеречные саги, а не мрачную классику криминального романа. Киноманы? Но их познания ограничиваются смутными воспоминаниями о том, что Томпсон писал диалоги к «Убийству» Стэнли Кубрика, а многие ли из них видели первую экранизацию «Убийцы внутри меня» 1976 года?

Фильм Уинтерботтома воспринимается вне контекста, в котором он должен был бы расцвести пышным цветком зла. Ему тесно в жанре нуара, потому что режиссёра больше интересует человек, чем обстоятельства. А любителей жанра как раз больше интересуют обстоятельства. Из формальных решений режиссёру в наследство от первоисточника остаётся закадровый текст, порой целыми пассажами воспроизводящий роман Томпсона.

Казалось бы, это в рамках жанра, ведь в фильмах-нуар закадровый голос — не редкость, но чаще он знакомит зрителя с предлагаемыми обстоятельствами, а у Уинтерботтома он в основном раскрывает характер главного героя, убийцы, офицера полиции и джентльмена. Вспоминаются слова Фланнери О'Коннор — главной специалистки в американской литературе по жестокости, обретшей плоть в её прозе: новость о скорой инсценировке её рассказа заставила писательницу воскликнуть: «Единственное, чего я боюсь, — это как бы из моих красочных идиотов не сделали героев».

И в фильме, и в романе убийца — главный герой, от чьего лица ведётся повествование. Но он «герой» и по сути — не только в собственном больном воображении, но и с точки зрения его соседей, видящих в нём честного, скромного, вежливого помощника шерифа, и с точки зрения зрителя, попадающего под влияние актёрского и человеческого обаяния Кейси Аффлека. Персонаж Лу Форда в романе Томпсона тоже весьма мил и очарователен — особенно в перерывах между убийствами. Но книга описывает жестокого маньяка, а фильм демонстрирует его. Абстракность слова сменяется ужасающей конкретностью визуальных образов. Тот, кто в книге был центральным персонажем истории, в кино превратился в героя, обретя плоть и увидев кровь своих жертв на руках.

Уинтерботтома интересует убийца, его надломленная психика. Жертвы выступают лишь статистами, свитой, делающей короля-маниака. Режиссёр не судит поступки героя — лишь фиксирует их с хладнокровием врача, записывающего в карту пациента симптомы прогрессирующей болезни. Судить героя — удел зрителя. Режиссёр докапывается до сути психического расстройства, его рассказ — о жестокости, прорастающей в душе человека, а вовсе не о трагических последствиях её проявления.

В романе Лу Форд говорит: «Когда становится слишком плохо, просто выхожу и убиваю парочку человек. Душу их с помощью колючей проволоки. И после этого я чувствую себя отлично». В фильме он этого не произносит, но определённо чувствует и проживает внутри себя. Режиссёрские размышления на тему жестокости и зла в человеке были бы ещё более пугающими для зрителей, если бы режиссёр не следовал первоисточнику, отыскивая и показывая причины поведения Лу Форда в его прошлом. Будь его поступки действительно лишены мотивов, Лу Форд превратился бы в ужасающее воплощение тёмной сути каждого человека, внутри которого живёт лишь до поры до времени контролируемая жестокость. Но зрителям и без того страшно: только в данном случае не за себя, а за доверчивых соседей Лу Форда — безоружного офицера и вежливого душегуба.

До встречи в кино.