Уолл-Стрит 2: Деньги не спят: Чу, деньгами пахнуло

Хотя поначалу сдерживается и вроде как начинает вхождение в ту же реку. Уолл-Стрит не изменился, история повторяется, и так легко вписывающийся в картинку Лабуф становится новым Чарли Шином, очередной предприимчивой пешкой и мелочным мстителем.

Вокруг вьются другие гордоны гекко, сливающие информацию, разрушающие, покупающие всё и всех, пока настоящий Гордон хитро любуется тюльпанами и рекламирует книжки в университетах. Правда, вместо героического правильного папани — неправильная мамаша, как и сын, сидящая на игле спекуляций и разводок. Ну, и Беда, довольно быстро перерастающая из тревожных взглядов в гигантский красный флаг, зловеще развивающийся над каждой первой сценой.

Лабуф метается между ювелирной лавкой и опасными гонками на мотоциклах, попутно ревя на пару с Маллиган и пытаясь переиграть бесчувственных негодяев в лице Бролина. Махинации плодятся, ставки растут, победители обживают новые элитные квартиры, внезапные лузеры бросаются под поезда и рвут картины Гойи. Т.е. вроде ничего не изменилось, но знамя Армагеддона где-то реет, а вроде намечавшийся второй главный герой — Дугласа — почти сразу уходит в тень курить сигары и заключать миловидные сделки с подрастающим поколением. Пока сценаристы не сообразят, что с ним делать.

Гекко застыл в этой истории призраком из прошлого, которого убрать не хватает сил и наглости ни у кого, но найти ему место в переполненной конфликтами истории — это получается с трудом. Обаятельный мерзавец, некогда произнёсший культовую речь, за которую, по сути, Дуглас и получил «Оскар», романтизировался, перевоспитался в обаятельного добряка, но в душе ещё жаждущего вернуться к излюбленным чёрным делишкам. Он — живое, шуткующее воспоминание, прикидывающееся манипулятором, и по совместительству местная Ванга.

Но даже в тот циничный, жестокий, казалось бы, момент краха, когда можно было поставить его в дурной пример, мол, люди не меняются, у кое-кого не хватает смелости пойти до конца. Хотя размазать по асфальту самого Бада Фокса в изобличительном, саркастичном камео — вот тут духу хватает.

Мелодрама перетекает в производственную драму, потом обратно и снова по кругу. И пока одна часть Стоуна снимает Манхэттен, слёзы, расставания и прочие стариковские радости, другая стремится в противоположную сторону. К тому, для чего, собственно, вся эта рефлексия и затевалась — к жадности, ставшей главным наркотиком капиталистического общества. Метафоры про мыльные пузыри, байки про тюльпаны и постоянные заглядывания в словарь на тему морального риска — они усердно бомбят зрителя даже в самые, кажется, банальные эпизоды вроде выспрашивания денег матерью у сына — на очередную торговую авантюру.

Жадность перестала быть актуальной — она стала проблемой. Причиной, по которой лопнул очередной экономический пузырь. К чёрту Американскую мечту! Выбросьте обручальные кольца с бриллиантами — купите пластиковые. Делайте некоммерческие, но популярные веб-сайты. Бросайте риэлтерство и влезание в долги — идите в медсёстры и приносите пользу. А сто миллионов на экспериментальную энергетику дадут сентиментальные личности.

В принципе, Стоун взял реванш. Оригинальный фильм внезапно превознёс то, что должен был раскритиковать в пух и прах. Его продолжение, пускай отвлекающееся на сантименты и ностальгию, не со злостью и шипением, но интеллигентно растаптывает прежние идеалы, представляя кризис ещё одной природной закономерностью. Неизбежным явлением, и в данном случае — средством от жадности. Экономический кризис, сказал старый левак, это хорошо.

До встречи в кино.