Брестская крепость: Они выстояли

Да, сейчас ситуация такова, что сойти за умного можно только промолчав, то есть молча сделав своё дело, сняв в предлагаемых обстоятельствах максимально честное и профессиональное кино, не привнося в него ни дай бог никакой идеологии, сосредоточенно наступив на горло собственной песне, и главное — особенно это касается фильмов военной тематики — изо всех сил сосредоточившись на том, чтобы ни на секунду не покидать, что называется, «канона». Плюс к этому, конечно, желательно не приниматься в угоду всему вышеперечисленному врать в мелочах, но это уже — удел тончайших мастеров. Серость как идеал — вот какие у нас настали времена, потому что, и правда, всё остальное выходит настолько чудовищным, что только руками разводишь.

Интересно, что такие фильмы уже снимали. В середине семидесятых, к юбилею Победы. Ещё живые ветераны кривились, почитая подобное зрелище за клюкву и пошлость, предпочитая «В бой идут одни старики», однако времена «окопной правды» в виде шестидесятнической лейтенантской прозы уже уходили, и стремительно бронзовел тот самый канон «большого военного кинематографа», к которому мы теперь вынуждены, за неимением лучшего, вернуться.

В принципе, сам по себе канон и неплох, ибо за прошедшие десятилетия в нём нашлось место всему — от «взвейтесь-развейтесь» до настоящих жизненных драм, от ощущения чудовищной бессмысленности войны как таковой до «у нас на всех одна победа, мы за ценой не постоим». Однажды мы, и правда, стали народом, который, кроме этого самого канона, почти нечему объединить. Сейчас с одной стороны только совсем уж упоротые неофашики могут всерьёз рассуждать, что это, мол, «жыдокоммуняки коварно поссорили расового ымперца сталена с великем гитларом во славу мировой закулисы», а с другой — спроси иного патриота, чем он гордится — кроме 9 мая и 12 апреля назвать-то уже и нечего.

Страна, лишённая остатка каких бы то ни было нравственных ориентиров, из последних сил пытается найти ориентир в величайшем подвиге миллионов людей, механически превращая одну из самых страшных страниц в мировой истории в эдакий тематический парк, населённый шаблонными персонажами — командиры-отцы, солдаты-герои, тыловые крысы, власовские предатели, нелюди-фашисты, далее везде. И любая попытка выйти за этот предел, вызвать хоть какую-то дискуссию, повернуть сюжет под хотя бы немного нешаблонным углом будет немедленно подвергнута остракизму вне зависимости от меры таланта автора.

И продюсер Угольников с режиссёром Коттом делают всё возможное, чтобы устраниться от малейшей неоднозначности трактовок. Споры про Сталина? Оставить в кадре единственный несколько шаржированный портрет и вообще вычеркнуть словесные упоминания. Присоединение Западной Белоруссии к СССР? Не оставить в сюжете ни малейшего намёка на то, кого же всё-таки охранял целый конвойный батальон НКВД в приграничной крепости, забыть про отношение к немцам местного населения, среди которых в то время было большое число поляков. Дискуссии, кто на кого хотел первым напасть, и вообще о причинах катастрофы 41 года? Забыть вообще о советских (!) трибуналах, на которых генералы отчаянно кивали друг на друга, был вообще в начале июня получен приказ о выводе двух дивизий из Брестского укрепрайона или нет.

Ради избавления фильма от малейшей дискуссионности, в сюжете даже пришлось изменить такие вполне исторические в своём драматизме моменты, как историю с расстрелом «коммуниста, еврея, комиссара» — на самом деле потерявшего сознание командира, переодетого в солдатскую гимнастёрку, выдал свой, которого потом другие военнопленные и придушили на следующую ночь после расстрела. Казалось бы, сильнейший момент, оставь, как есть, но нет, это же вызовет споры и брожение умов! Максимум дискуссионности, которую себе позволили авторы — поведать про издевательский орден Ленина посмертно.

Обескровленную таким образом историю приходится переиначивать по мелочи в угоду мелодраматике — переименование братьев-героев (на самом деле старший брат-артиллерист остался жив, поэтому сценаристам пришлось сменить имена, в остальном они документальные), всё-таки просочившееся зачем-то упоминание о сталинских репрессиях в отношении защитников крепости (отдельные факты были, но никаких специальных репрессий как раз не было), да ещё отчего-то отпедалированная и красиво нарисованная «двухтонная бомба».

Последнее вообще смешно, потому что основные бои за месяц обороны крепости проходили в казематах (любопытно, само слово отчего-то игнорируется в тесте, их упорно называют «подвалами»), и сбрасывание каких бы то ни было авиаснарядов в центр достаточно большой территории (автор был в Брестской крепости, там можно реально танковые сражения разворачивать) решить судьбу и без того обречённых обороняющихся красноармейцев, конечно же, не могло. Тем более её решить не могли загадочные диверсанты, коим в фильме отдано огромное количество хронометража (несомненно, отключить в окруженной со всех сторон и большей частью уже занятой вермахтом крепости воду и электричество могли только «пассажиры» литерного немецкого поезда, организовывать панические отступления — только они же).

История с бомбой вообще показательна, потому что если в завязке и, немного, в последней трети фильма, режиссёр Котт действительно снимал историческую драму, с характерами, выразительной актёрской игрой и прочими признаками не просто «крепкой режиссуры», но и художественного произведения, то первые дни войны полностью отданы на откуп взрывам и прочему «туману войны» по Клаузивицу. Всё взрывается, ошалелые тени мечутся, паника, оторванные конечности, трупы-трупы-трупы.

Да, это война, но не следует путать бессмысленность с бесцельностью. Сценарий фильма пишут люди для людей, и чисто механически перенеся тот хаос, что 22 июня творился по всему фронту наступления немцев, на экран, режиссёр Котт и продюсер Угольников работают не на, а против собственного фильма. За мешаниной взрывов (виден каждый затраченный рубль!) и кровавой каши теряются герои фильма, тот же мальчишка в реальности не только бесконечно бегал между позициями и один раз пристрелил немецкого любителя конфет «рачки», он ходил в штыковые атаки вместе со взрослыми! Но плачущую на дороге девочку рядом с окровавленным трупом снять проще, чем достоверно показать десятилетнего пацана, идущего в атаку. И продюсер с режиссёром предпочитают не рисковать.

В итоге силы воли авторов не хватило даже ответить самим себе на заданный в кадре вопрос «зачем». Зачем одни сражались, а другие сдавались? «У каждого своя судьба», звучат в кадре слова Мерзликина, и это не ответ. Господа, вам правда кажется, что слова «долг», «честь», «Родина» нынче слишком опошлены, чтобы произносить их вслух? Ну так найдите другие слова, а не делайте умный вид «зритель пусть сам себе ответит». Он-то ответит, только вы тут уже будете ни при чём.

Плох ли фильм «Брестская крепость»? Нет, он не плох. Он очень умело снят, особенно хороши некоторые роли, да и масштабность событий авторам почти удалось описать. Но всё хорошее, что есть в фильме, это простая констатация подвига — «они выстояли». Эмоции, которые производит в тебе фильм — лишь эхо, слабое отражение исторического события. Это немало (особенно учитывая наши печальные кинореалии), но вряд ли тут есть великий вклад режиссёра Котта.

В стремлении к бесконфликтности он почти забыл о людях, в стремлении к каноничности он почти забыл об исторических фактах, в стремлении потрафить публике он почти забыл том, что зрители — это всё-таки конкретные люди, а не серая масса усреднённого электората, и с ними нельзя разговаривать одними бронзовыми памятниками.

А героям — вечная память. Вот такое кино.