Феллини: Жизнь как чудо

20 января 2011 года Феллини исполнился бы 91 год. Кинематографу повезло, что Федерико родился достаточно поздно для того, чтобы увидеть уже снятые замечательные фильмы и увлечься ими, и достаточно рано для того, чтобы самому стать режиссёром и оказать мощное влияние на множество кинематографистов своего и последующих поколений. Сила его воздействия на всех пришедших после кроется в сути этого влияния — где-то между вдохновением и воодушевлением. Собственным примером он показывает режиссёрам, как важно создать свой, глубоко индивидуальный мир — и выразить его на экране. Поэтому его фильмы близки столь разным режиссёрам, среди них Билли Уайлдер, Роберт Олтман, Мартин Скорсезе, Джим Джармуш, Эмир Кустурица, Вуди Аллен, Педро Альмодовар… Список этот всегда будет пополняться, потому что Феллини, как никто другой, способен вдохновить и начинающих, и маститых кинематографистов, внушив им уверенность в том, что важен не только тот, кто создаёт язык кино, но и тот, кто на этом языке разговаривает. И даже не изобретя параллельный монтаж, вы можете сделать фильм исключительно кинематографичным, пригласив зрителей в мир своих фантазий.

Феллини снял 25 картин — многие стали классикой мирового кино; участвовал в написании более 50 сценариев и всякий раз получал огромное удовольствие от возможности создать на экране удивительный мир, где форма была бы выразительной, каждое лицо — запоминающимся, каждое движение камеры — не случайным. Он родился кинорежиссёром и потому не стремился упорядочить хаос собственных фантазий, но умел придать ему гармонию.

Никогда не знакомьтесь с родителями

Феллини не был особенно близок с родителями, и как же колоритно он сам об этом рассказывает: «Мне кажется, один мой сон много говорит о моих отношениях с родителями — ведь я всегда верил, что в снах больше истины, чем в реальных фактах. Снится мне, что, приехав в Римини, я решил остановиться в «Гранд-отеле». Стоя у конторки, заполняю обычную форму. Портье всматривается в мое имя и говорит: «Феллини. В нашей гостинице уже живут люди с такой фамилией». И, глядя в сторону открытой галереи, добавляет: «А вот и они». Я поворачиваю голову и вижу мать и отца. Однако молчу. «Вы их знаете?» — спрашивает портье. «Нет», — говорю я. «А хотели бы познакомиться?» И я опять отказываюсь: «Нет, спасибо. Не стоит». Только после смерти отца я узнал, что он хранил мои первые рисунки и всегда возил их с собой. И тогда я впервые понял, что он любил меня и гордился мною».

В одном интервью Федерико признался: «Лишь на его похоронах, как мне кажется, я смог увидеть отца, каким он был на самом деле. Среди безутешных друзей были две или три соблазнительные, нежные, чувственные женщины, которые явно сохранили чудесные воспоминания о папе. Они плакали, и их носовые платки были испачканы тушью для ресниц и помадой. Именно эта картина заставила меня понять, что мой отец мог быть для меня настоящим другом».

Мать Федерико хотела, чтобы сын стал юристом. Юноша не желал огорчать ни себя, ни маму. Отправляясь в Рим, он пообещал ей подать документы на юридический факультет столичного университета. «Своё обещание я выполнил, но на занятия так и не явился. Ведь этого я не обещал».

Карикатура для Росселлини

В 1944-м в Рим заняли американские войска. Жизнь римлян не спешила входить в обычную колею: после бомбёжек у многих не было крыши над головой, у большинства не было работы, почти всем не хватало еды. В поисках заработка Феллини вместе с друзьями открыл ателье «Забавная рожица», завсегдатаями коего стали американские солдаты: они с удовольствием платили за фотографию или карикатуру. В распоряжении фотохудожников были увеличенные снимки популярных среди туристов Колизея, фонтана Треви, Пантеона. В снимках проделывались отверстия для лиц. Феллини вспоминал: «При желании мы могли изобразить солдата Бен-Гуром на колеснице или Тиберием в окружении сладострастных рабынь». Рекламную вывеску у входа Федерико сочинил сам — она зазывала бодрым английским: «Не проходите мимо! Здесь вас ждут самые острые и забавные карикатуристы! Садитесь в кресло, если духу хватит, и трепещите!» Бизнес был весьма прибыльным, но не за горами были большие перемены в жизни Феллини; и однажды случилось странное — на пороге ателье появился Роберто Росселлини.

Режиссёр предложил Феллини написать вместе с ним сценарий к будущему флагману неореализма, картине «Рим — открытый город». Феллини был польщён и, конечно, тут же согласился. В конце беседы Росселлини как бы невзначай попросил Феллини уговорить его друга Альдо Фабрици сниматься у него в главной роли. Дружба Федерико со знаменитым актёром ни для кого не была секретом. Федерико лишь секунду грустил из-за того, что именно его близкое знакомство с Фабрици заставило Росселлини предложить Федерико работу сценариста, но упускать такой шанс он не планировал. А поэтому отправился убеждать друга сыграть священника дона Пьетро. Альдо Фабрици не горел желанием после множества комедийных ролей вдруг браться за драму, да к тому же хотел больше денег, чем ему планировали заплатить. Но всё же общими усилиями актёра уговорили. Правда, ради этого Росселлини пришлось расстаться со старинной мебелью, но чего не сделаешь ради искусства и гонорара звезды.

Как Феллини превратился в Риту Хейворт

Работа с Росселлини была большим счастьем для Федерико. Встреча больших талантов привела к творческому удовлетворению обоих и к радости зрителей, которые смотрели фильмы. И однажды Феллини настигла «Любовь». Росселлини решил, что Федерико должен непременно сыграть в его одноимённом фильме. Часть фильма, в которой предстояло появиться Феллини, называлась «Чудо». И всё действительно было чудесно, пока не стали очевидными коварные планы режиссёра. Феллини вспоминает: «Сюжет увлёк Росселлини, и он загорелся снять фильм, дав мне роль молодого человека, которого слабоумная деревенская женщина (Анна Маньяни) считает святым Иосифом. Росселлини считал, что молодой человек должен и выглядеть, как святой, и потому лучше, если у него будут светлые волосы. У меня же в то время была копна густых чёрных волос. По мнению Росселлини, выход был один — перекраситься. Когда он спросил меня, хочу ли я сыграть роль молодого цыгана, я не колебался ни секунды. Однако на предложение покраситься в блондина согласился не сразу, но всё-таки согласился. Росселлини договорился, что меня покрасят в женском салоне красоты, и это уже было скверным началом. Решили, что после окончания процедуры, когда я обрету золотистый цвет волос, мы с ним встретимся в кафе неподалеку.

Росселлини ждал и ждал, а я все не появлялся. В конце концов, он уже почувствовал отвращение к кофе. За это время он успел несколько раз прочесть газету. Покинув кафе, Росселлини пошёл в салон узнать, что со мною случилось. Он нашёл меня в полной растерянности: мои волосы обрели какой-то невообразимый оттенок рыжего цвета. Скрыть, что они окрашены, было теперь невозможно, и когда я все-таки решился выйти из парикмахерской, ребята на улице насмешливо кричали мне вслед: «Это ты, Рита?», подразумевая Риту Хейворт. Я опрометью бросился назад в салон под улюлюканье и крики: «Рита, дорогая, разве ты не выйдешь к нам?!»

Росселлини ещё долго называл Федерико не иначе как Ритой. Молодому человеку это не доставляло особой радости, а Росселлини с удовольствием подшучивал над ним. Однако гораздо больше, чем «обидным» прозвищем, участие в картине запомнилось Федерико подарком, преподнесённым ему Росселлини. Это были ключи от маленького «Фиата». Феллини очень обрадовался: это была его первая машина.

«Не плачь, Джульетта!»

Подобно Росселлини, Федерико получил признание за пределами Италии. В случае с синьором Роберто его главным голливудским призом оказалось письмо одной шведской актрисы, которую так поразил «Рим — открытый город», что она была готова бросить Голливуд, переехав в Италию, стать музой, женой Росселлини и матерью его детей. Феллини писем от Ингрид Бергман не получал, зато был не раз отмечен Американской Киноакадемией. Одних только «Оскаров» за «лучший иностранный фильм» было 4, а различных номинаций — и того больше.

В 1993 году, получая почётный «Оскар» за вклад в киноискусство, Феллини сказал: «Для моей страны и поколения, к которому я принадлежу, Америка была синонимом кинематографа». И это чистейшая правда. В маленьком приморском Римини, где родился и рос Федерико, одним из любимейших мест горожан был кинотеатр «Фульгор», а в его репертуаре были сплошь американские фильмы. Режиссёр всегда с трепетом и благодарностью вспоминал первые картины, что зародили в нём любовь к кино. А в той речи он особенно благодарил свою любимую актрису и жену — Джульетту Мазину. Слова признательности и возглас «Не плачь, Джульетта!» ещё больше растрогали Мазину. В то мгновение она была счастлива за мужа. Они прожили вместе долгую, бурную, ни одного дня не лёгкую, но всегда интересную жизнь, полную страстей, взаимной любви и поддержки. Феллини покинул этот мир 31 октября 1993 года. Умирая спустя пять месяцев, Джульетта сказала: «На Пасху я буду вместе с Федерико».

Гарбо проиграла ковбоям

Феллини всегда с радостью делился воспоминаниями о своих первых киновпечатлениях: «Фульгор» был старше меня. Этот кинотеатр открыли лет за шесть до моего рождения, и первый раз меня привели туда года в два. Он стал для меня настоящим домом — более родным, чем все места, где я жил в детстве. Меня водила туда мать — ради своего, а не моего удовольствия. Ей нравилось смотреть кино, а я был как бы в нагрузку. Не помню, каким был первый увиденный мною фильм, однако хорошо помню череду разных фантастических образов, которые мне нравились. Мать рассказывала, что я никогда не плакал и не крутился на стуле, и поэтому она могла брать меня с собой всякий раз. Ещё не понимая, что вижу, я уже знал, что это нечто чудесное.

Первые десять лет моей жизни кино было немым, фильмы шли с музыкальным сопровождением. Звук пришел в «Фульгор», когда мне было почти десять. Я постоянно туда бегал, там показывали преимущественно американские ленты. Американское кино стало нашим. Чарли Чаплин, братья Маркс, Гэри Купер, Рональд Колмен, Фред Астер и Джинджер Роджерс — все они были нам родными. Мне нравились фильмы с Лорелом и Харди. Я всегда больше любил комедии. Еще мне нравились детективы и фильмы про репортеров… Матери нравилась Гарбо. Я видел кучу фильмов с ней, хотя это был не мой выбор. Мать говорила, что она величайшая актриса нашего времени, и часто плакала над её фильмами в темноте зрительного зала. На чёрно-белом экране Гарбо выглядела такой бледной, что казалась призраком. Я совсем не понимал, о чём её картины. С Томом Миксом (актёр, исполнявший роли ковбоев) она не выдерживала сравнения. Мне оставалось только рассматривать её ресницы. Сидя ребёнком в зале «Фульгора» перед началом фильма, я чувствовал необычайное волнение. Восхитительное ожидание чуда!»

Но главным чудом для Феллини всегда оставалась жизнь. Его жизнелюбие ничуть не уступало его любви к кино. Он умел радоваться жизни и мог создать из неё удивительный кинематографический мир, сотканный из привязанностей, впечатлений, воспоминаний, влюблённостей. Удивительное жизнелюбие Феллини — важнейшее свойство его натуры, которое делает его талант ещё более притягательным для зрителей. У каждого может быть свой любимый фильм Феллини: один любит «Маменькиных сынков», другому ближе «Дорога», кто-то плачет, увидев улыбку Кабирии, кто-то — смотря «Амаркорд», а иные увлечены путешествием по феллиниевскому «Риму». А есть и те, кто любит поздние фильмы режиссёра, но всех преданных поклонников Феллини и тех, кому ещё посчастливится ими стать, объединяет увлечённость его личностью. Этот весёлый выдумщик с лукавой улыбкой, который любил пешие прогулки по Риму, женщин, вкусную еду, бесцельную езду на машине, был ко всему гениальным кинорежиссёром, подарившим киноманам намного больше, чем восемь с половиной мифов о себе и поистине сладкую жизнь.

До встречи на виа Венето.