Впервые за многие годы жюри Берлинале оказалось не на высоте. А ведь почти всегда в последние годы именно жюри, несмотря на слабости конкурсной программы, проявляло профессиональную, хотя не очевидную на первый взгляд вменяемость. В этом году мнение о том, что в официальной программе было два значимых фильма — «Туринская лошадь» Белы Тарра и «Надер и Симин, развод» Асгара Фархади — было вроде бы единодушным. Но «за кадром» остались и тонкие, и странные фильмы, не замеченные жюри.
Ещё одно обстоятельство, бесконечно обсуждавшееся на Берлине: включение того или иного фильма в конкурс или параллельные программы. Каждый раз после просмотра удачной картины в «Панораме» или «Форуме» приходилось удивляться: почему её не взяли в соревнование, поместив в границы невольного внимания слабые, однако правильные по соображениям устроителей фильмы? На этот вопрос нет ответа, но он-то остается единственно верным.
Бела Тарр
Не случайно, что слишком прирученное в этом году жюри откликнулось на игру интересов руководства Берлинале. Не удостоив «Золотым медведем» главный фильм конкурса — венгерскую «Туринскую лошадь», жюри выдало ей Гран-при, иначе бы случился конфуз. Смущенным на церемонии закрытия выглядел Гай Мэддин, выбивший у коллег из жюри, хочется думать, для фильма хоть такой приз. А Бела Тарр, не промолвивший на сцене ни слова, своё пренебрежение по отношению к фестивальным судьям скрыть не удосужился. Очевидное искусство кино уступает теперь на фестивалях (по крайней мере, в Берлине) место мейнстриму, пусть и вполне достойному. Это искусство остаётся во «втором составе», печально подтверждая банальную мысль о приоритете зрелищности, доходчивости и удовольствиях, влекущих и заурядного, и высоколобого зрителя.
Про «Туринскую лошадь» — долгую чёрно-белую картину, в которой всего тридцать склеек — можно было бы сказать, что так кино уже не снимают не только потому, что не умеют, но и потому, что из воздуха времени улетучилась в нём потребность. Сам Тарр обещает больше вообще не снимать. Похоже на правду, ибо в этом фильме сконцентрировалось предельное напряжение самой кинематографической материи — плотной, прозрачной и магической. И режиссёрского усилия. Дальше ехать — во всяком случае, Тарру — некуда. И не потому, что это фильм, в сущности, «о конце света», о том, как на протяжении шести дней кучер с лошадью и дочкой изнуряются беспощадным ветром, иссушаются скуднейшей едой (одной картошкой в деревянной миске), обедняются водой и огнём, который затухает в лампе и печке. Это фильм, в котором сам гипнотизм кинокадра доведен до совершенства, но и до прощания с таким суровым, бескомпромиссным и отчаянным отношением к профессии, а не только к ремеслу.
Асгара Фархади
Иранский фильм «Надер и Симин, развод» — напротив, образец желанного всем миром мейнстрима, культурного и ладного. Мало того, что ему выдали «Золотого медведя», но актёрские призы тоже уплыли в руки его мужского и женского ансамбля, умилившего профессионалов Берлинале. Многовато наград. Хватило бы за один сценарий. Ну, спасибо хотя бы за то, что Ральф Файнс остался с носом за своего «Кориолана», грубо снятого (в Белграде), назойливо сыгранного, амбициозно, но плакатно осовремененного.
Смех в зале, где журналисты наблюдали раздачу медведей, вызвали и другие призы. Надо было очень постараться (или понравиться начальникам фестиваля), чтобы наградить Ульриха Кёлера за режиссуру. Его «Сонная болезнь» — о миссии европейских врачей в Камеруне, о грантах Евросоюза, о страданиях белого человека, доводящих до самоубийства, о происках выгоды в среде черного населения — образчик политкорректной банальщины.
Ульрих Кёлер
Жюри надо было на время ослепнуть и оглохнуть, чтобы престижный приз Альфреда Бауэра «За инновацию» вручить немецкой картине Андреса Вила «Если не мы, то кто» о протагонистах «красных бригад»: Гудрун Энсслин и Баадере. Обычное зрительское кино, простенькое и вполне телевизионное, обрело на короткое время незаслуженное внимание. Зато жюри упустило тончайшую картину Родриго Морено «Таинственный мир». Несколько лет назад дебют (фильм «Охранник») этого аргентинского режиссёра был удостоен как раз премии Альфреда Бауэра. Теперь Морено снимает аргентинскую повседневность, в которую после расставания с возлюбленной погружается герой, убивающий время, фланирующий по улицам, застревающий на вечеринках, подобных тем, что прославил в «Тенях» Кассаветис, с позабытой в современном кинематографе чувственной виртуозностью прирожденного режиссера, ткущего экранную материю «из ничего».
Андрес Вил
Жюри не оценило, а точнее, не приняло и вторую картину режиссёра Александра Миндадзе. «В субботу» — слишком диковинное оказалось для Берлинале кино, отвратившее, в том числе иностранных журналистов, странностью русского характера, гуляющего от души, от пуза, несмотря на то, что совсем рядом взорвался реактор. Это кино запутало восприятие также истерическим ритмом, долгоиграющей свадьбой, «в то время как» авторы пообещали, то есть авансировали фильм о Чернобыле. Классическое кви про кво: ждали одного, получили непонятно что. Ждали страшного кино, увидали нечто забубенное. Не догадались, что стресс может выражаться разным, сколь угодно причудливым способом. Иногда сугубо русским. Берлину он не подошел.
Вим Вендерс
«Мишень» Александра Зельдовича по сценарию Владимира Сорокина показывали в программе «Панорама», и мнения тут разделились. Одним наблюдателям было забавно увидеть стильную футурологическую Москву с видеофонами вместо мобильников, дизайнерскими «Пежо», китайскими надписями на дорожных указателях и страдающими богатыми русскими, доказавшими свое право на счастье, но его не сохранившими. Как и полагается в классических русских романах, пусть даже отчасти фантастических. Других раздражал глянцевый дизайн и постмодернистская, тоже стилевая, чрезвычайщина. Она, видимо, и заслонила собственно содержательную язвительность картины, сформулированную режиссером («бог — не супермаркет»), но пропущенную в эффектных аттракционах, озвученных оперной и остроумной музыкой Леонида Десятникова.
Получается, что, за исключением двух-трёх картин, самые интересные опусы были задвинуты в параллельные программы. Восхитительно неожиданная «Пина» Вима Вендерса, снятая в 3D, реабилитировала реноме режиссёра, давно снимающего бездарные игровые фильмы. А тут — оммаж гениальной Пине Бауш, лишённый режиссёрских глупостей и издержек байопика. Реконструированные фрагменты спектаклей, деликатное и осмысленное внедрение хроники, да и сама глубина экрана усугубили визуальную проницательность Вендерса, сумевшего воссоздать магию радикального искусства Бауш. Не случайно после показа фильма зрители, пропустившие этот феномен прошлого века, принялись скачивать в Интернете спектакли Пины.
Колоссальный интерес публики вызвала и документальная картина Кевина Макдональда «Один день в жизни», смонтированная из роликов любителей, присланных на YouTube. Получилось в прямом смысле «глобальное кино»: из материала на 4500 часов, снятых в более чем в ста странах, об одном дне (24 июля 2010 г.), родился полуторачасовой фильм об отмененных границах между континентами, религиями, социальными классами, уровнем жизни. Рождение, смерть, повседневные ритуалы особого биологического племени (человечества) строятся, казалось бы, по захватанным темам любого документального фильма, но воссоздают в итоге образ метахудожника, вставшего как бы на плечи самодеятельных режиссеров, операторов, и разглядевших в их взгляде потенциал настоящих авторов.
Если не только верить, но и получать доказательства, что Берлинале остаётся самым социальным фестивалем, то показ фильма «Ходорковский» немецкого режиссёра Кирилла Туши стал таким демонстративным событием. Притом, что в этом фильме нет никакой демонстративности, нарочитости, зато есть исследовательская щепетильность, почти бесстрастность, позволяющая представить все возможные точки зрения на выбор Ходорковского, его позицию, но и на позицию его друзей и оппонентов. Никакой тенденциозности, никакой оголтелости автору оказалось не нужно. Его цель — гуманитарная и просветительская. Ничего лишнего. В отличие от решений жюри конкурсной программы Берлинале-61.
Vova
