Рио: Возвращение блудного попугая

Тот факт, что фильм — детский до последнего банана в карнавальном костюме на голове бульдога Луиса — это несомненное достоинство картины и подарок маленьким зрителям, которые смогут порадоваться экранным приключениям симпатичных героев, которым дружба, карнавал и монтаж помогают делать настоящие чудеса. Детям иногда полезно оказаться вовлечёнными в интересную и понятную им историю без того, чтобы, спустя много лет пересматривая фильм, понять, что они упустили две трети шуток и не разглядели пару цитат из киноклассики. Пусть на экране будут просто красочные птицы и другие танцующие самбу зверушки, пускай добрые и злые персонажи будут одинаково колоритны, пусть самым удивительным достижением главного героя будет то, что он научился-таки летать и вернулся на родину пёстрых предков, где окунулся в буйство красок, разнообразие ритмов и встретил девушку с характером и таким же, как у него, голубым опереньем.

С другой стороны, полнометражная анимация — особенно та, на создание которой большие голливудские студии тратят миллионы — зеркало, где отражается всё, что происходит в современном, условно говоря, «взрослом» кино. И первое, что бросается даже не в глаза — в очки: «Рио», подобно многим последним релизам, пал жертвой 3D. Трёхмерная анимация — явление, рождающее смешанные чувства. Ведь анимационный мир как раз прекрасен своей условностью и максимальной удалённостью от действительности, анимационная реальность — совершенно отдельный мир, полный драйва и самых невероятных штрихов и форм, а основная функция 3D — придав изображению объём, приблизить его к реальности. Остаётся только один вопрос: зачем приближать к реальности абсолютно самодостаточный, сказочный мир? Ведь проблема трёхмерности в том, что она никогда не будет средством художественной выразительности, чем посчастливилось в кино стать звуку и цвету. 3D навсегда останется технической возможностью, специальным эффектом, мода на который будет то уходить, то возвращаться.

Конечно, режиссёрские планы Карлоса Салданы никому, кроме него, не известны, но всё же скорее всего он не собирался делать совсем уж детское кино. Ему хотелось создать анимационное посвящение родному городу, что удалось — особенно в эпизодах, когда разноцветная массовка птиц-статистов кружится в джунглях под зовущие в пляс бразильские ритмы, и в сценах с панорамами Рио и его улиц, украшенных карнавальной процессией. В этом чувствуется привязанность и сентиментальное отношение режиссёра к родным местам, но это такие глянцевые сантименты на экспорт. Это Бразилия, существующая в воображении туриста, чьи путешествия ограничиваются кнопками на пульте от телевизора и яркими, аляповатыми магнитиками на холодильнике, которые друзья привезли из поездок. Так и останется загадкой: Салдана не захотел или не смог создать на экране другой Рио — такой же живой и трогательный, как, например, города в «Иллюзионисте» Сильвена Шомэ.

«Рио» — до мозга кости дитя нашего инфантильного века, когда человеку важно не погрузиться в колорит и самобытность Рио-де-Жанейро, а достаточно того, чтобы Рио на экране совпал с его представлениями об этом «городе контрастов», зажигательных ритмов, блестящих нарядов, футбола на песке и, как выяснилось, по-настоящему диких обезьян. Никаких открытий — сплошное соответствие стереотипам — только пусть всё это будет динамично, исполнено неизбывного оптимизма и не даёт зрителю ни заскучать, ни задуматься. Современный зритель в массе своей не желает сталкиваться на экране с такими естественными элементами взрослой жизни, как мысль, печаль и даже иногда скука. Для него главное — развлечься, затаив дыхание, пронестись по фильму от первого до последнего кадра. В «Рио» это возможно — да ещё и под музыку. А стереотипы — дань массовой публике; хорошо, что в случае с Бразилией это хотя бы забавные и приятные глазу стереотипы. Так что можно было бы закончить знаменитым «Нет, это не Рио-де-Жанейро!» Но давайте порадуем маленьких киноманов:
До встречи в кино.