Generation П: Нет пути

Распробованным в первую очередь в романе «Generation П», который так удачно закруглил тогда ещё не названные «проклятые девяностые» (вышел он в 1999 году, как раз под «я устал, я ухожу»), что поневоле обрёл статус иконический и культовый. Будучи культовым, он так и не был отнесён к «актуальному искусству», а потому устареванию вроде бы подвержен быть не должен. А потому какая разница, когда его экранизировать (если перенасыщенные пост-модерном романы Пелевина вообще экранизируемы), сразу или погодя. Однако на поверку многолетние попытки выпустить фильм, ставший предметом нашего сегодняшнего разговора, так затянули в итоге процесс, что, увы, стоит признать, не только фильм в итоге выглядит жутко устаревшим, но и сам роман в его основании хочется перечитать свежим взглядом, а вдруг он тоже?

Судите сами, некогда слово «криэйтор» не было известно не только юному балбесу Ваве, но ещё и поголовно читателям романа. В наше время даже начинающие режиссёры знают, что слово слогАн произносится с ударением именно на последний слог, так что умствования по поводу того, что Москва — это второй Вавилон, а третьему не миновать, уже воспринимаются не такими уж откровениями, как некогда.

То есть то, что тогда было гомерически смешно (включая лёгкий текстуальный матерок), нынче воспринимается скорее как милое ретро про «вау-факторы», а это, согласитесь, куда меньший градус неадеквата, чем требуется в анамнезе. Так что с пелевинским текстом здесь и сейчас для достижения искомого результата требуется обходиться не нежно-застенчиво, как с писаной торбой, а наоборот, предельно жёстко, обостряя нужное и грубо вырывая лишнее. Тем более что книга так богата всякими отступлениями и речугами, что сделать это было бы нетрудно.

Но так долго ждавший своего часа экспат Виктор Гинзбург, разумеется, этого всего в далёком 2005 году, когда эта затея только наклёвывалась, и думать не думал. Он только прочёл роман (точнее, половину романа) и сразу решил для себя, что «нада сымать», сумел найти Пелевина, заручиться его поддержкой, потом найти деньги (экспаты такие экспаты), потом три года снимал и ещё два года пытался фильм довести до проката, запершись в монтажной и стеная о досъёмках.

В итоге у фильма в титрах пять монтажёров, пятнадцать продюсеров и единственный сценарист, хотя слухи на этот счёт ходили разные, чуть ли не сам Пелевин участвовал. Последнее, вообще говоря, неправда, но роман на экран перекочёвывал в итоге целыми абзацами, так что допустим.

Итак, разгар ларёчных девяностых, Вавилен Татарский, юный гуманитарий без цели в жизни оказывается вовлечён в балаган рекламно-криминального (как почти всё в девяностые) бизнеса, постепенно начиная вникать, что не деньги-товар-деньги, а реклама-товар-деньги или даже реклама-деньги-реклама, а то и вовсе реклама-реклама-реклама. В итоге наш Ваван становится тем самым криэйтором, черпая вдохновение для своих творческих мук в галлюциногенах, опиатах и общении с духом команданте Че. И так успешно всё это делает, что снующие вокруг чеченские бандиты, русские бандиты и еврейские политтехнологи постепенно как бы сами собой растворяются, оставляя лишь свои вау-проекции и венки на могилках. Вавилен же Татарский внезапно для самого себя оказывается виртуальным мужем богини Иштар, смиренно ожидающим своего череда быть задушенным скакалкой.

Всё это время его жизнь фантанирует духоборческими откровениями и разрывающими шаблон слоганами вроде «солидный Господь для солидных господ». Во времена, когда ещё не был построен-восстановлен Храм Христа Спасителя, это тоже была весьма небанальная шутка.

Но так — в книжке. А как в фильме? Гинзбург так долго снимал всех этих людей, все эти места, все эти грибы и все эти вавилонские башни в мистическом Расторгуеве (в реальном Расторгуеве мистики не нашлось), что расставаться с ними всеми на монтажном столе было выше его сил, несмотря на старания пяти монтажёров. Поэтому каждый кадр в фильме получается вдвое длиннее необходимого и одновременно каким-то скомканным, а каждая реплика, будучи произнесена культовой, а потому не имеющей ничего общего с актёрской профессией фигурой, становится в два раза нелепее и в два раза несмешнее.

Граждане, где смеяться? На цитатах откровений Че? Так это баян. На «как-то мы с приятелем работали на дизеле»? Дык актёр Епифанцев каждый раз так скромничает, употребляя мат в кадре, что, кажется, даже краснеет. А поскольку все пять с половиной матерных шуток из книжки Пелевина благополучно перекочевали в кадр, то начинает казаться, что на экране матерятся постоянно, и постоянно же краснеют.

Нет, культовые фигуры в кадре честно отрабатывают номер в меру способностей играя самих себя. Покойный Трахтенберг потешается над белым «мерсом» и душит скакалкой, Литвинова рассказывает про современное бизнес-коллекционирование искусства, Парфёнов выдаёт «Намедни», Шнуров крутит барабан, Гордон кихотит, в общем, все при деле. Но результат?

Главный герой сам по себе, сюжет сам по себе, грибы сами по себе, слоганы сами по себе, окружающая действительность сама по себе. Из кадра в кадр Вава играет в талант перевоплощения — то он волосат и в косухе, а то в очочках и скромнит, а ещё, бывает, в пиджачке и нахален. При этом никакого развития за персонажем не просматривается, а уж когда он внезапно начинает изображать танцора в женском стрип-баре, потрясая бицухой и отсвечивая голым задом, тут уже хочется спросить тов. Гинзбурга, вы уверены, что вот это — Вавилен Татарский? Он вот такой, да?

Хотя нет, он ещё и с разночинским пузцом на фоне хлебов, долго, очень долго, прискорбно долго уходит в закат.

В итоге после просмотра фильма даже не хочется разбирать, что там создатели выкинули, что оставили, почему все девяностые у них уместились в ну максимум год (проживания Вавиленом сюжета на большее не хватает), а генерал Лебедь превратился в эдакого Путина, хотя на момент окончания романа тот ещё даже не мечтал о престоле. Всё это неважно, потому что есть главная проблема, которую не исправить.

Некогда искромётный текст, неплохо, с некоторыми «но» читающийся до сих пор, в киноверсии потерял вообще какую бы то ни было остроту и новизну, клиповый монтаж весь ушёл в длинноты, в зале за весь сеанс не засмеялся никто. Ни разу.

«Поколение Пэ» успешно сменилось «поколением Пу», рассказывать в наше время про виртуальную действительность — это как учить дервиша грибы есть, занятие сколь глупое, столь и бессмысленное. А ничего нового сверх промямленного пару раз «орального» и «онального» авторы придумать не смогли, поведшись на буйство наснятой там и сям «богатой натуры». В то время как в соседнем зале по-прежнему идёт «Пирамида», на поверку оказавшаяся куда более точным наркотическим трипом «бэк ту девяностые». Что интересно, прототип Лёни Голубкова у Гинзбурга тоже мелькает в кадре.

Вот такое кино.