Утомлённые солнцем 3: Цитадель: Утя и мышка-норушка в тылу врага

На практике же иные кинематографисты занимают так много места в медиапространстве, что буквально каждое их телодвижение становится бесплатным приложением к очередному «великому кино о великом мне». Весь последний год мы только и делали, что работали статистами на грандиозном пиар-спектакле по имени «Никита-бесогон». Пиар был осознанный (как в случае с одноимённым видеобложегом, многочисленными громогласными интервью, публикациями многословных манифестов, встречами со студентами и просто ценителями творчества и пр.) и вовсе непрошенный (все эти мигалки, однопроцентные налоги и пр. наш герой с удовольствием бы оставил под спудом), было ещё негодование широкой интернет-общественности, по недомыслию принятое за нарочно развязанную кампанию, были многочисленные попытки объясниться и нивелировать народный гнев.

В общем, Михалков в итоге с мая по май разговаривал буквально из каждой розетки. Его было так много, что хоть сколько-то заметно абстрагироваться от его личности уже не получится при всём нашем желании. Да будь «Цитадель» правда гениальным кино, достойным всяческого восхищения, даже в этом маловероятном (в свете «Предстояния») случае волна всеобщего раздражения накрыла бы его, что называется, по рубку и даже по перископ.

Но мы попытаемся. Забудем и позирование на фоне призов двадцатилетней давности, и приглашение заикающихся блоггеров для оттенения величия, и деятельность на посту Председателя на время отставим в сторону. Вы говорите, «сперва посмотрите целиком, тогда и делайте выводы»? При годичной паузе это тяжело, но попробуем. Нет, ну правда, а вдруг, хотя вдруг бывает только сами знаете что.

Итак, Митенька ищет окопную правду в лице бывшего комдива Котова, Наденька свистит в свисток и стреляет в ногу, Цитадель стоит на горке, мышка бегает в колесе, бабы рожают, генералы пьют, Сталин пыхтит трубочкой «Герцеговины флор» и пьёт грузинский чай с бывшими штрафниками. В общем, целый фильм прошёл, а мы всё на низком старте.

В этом плане автор прав, первая часть — это не кино, это так, прости оспади, приквел, по недоразумению пущенный за год до собственно фильма. Смысла в нём не более чем в каких-нибудь «Людях-Икс: первый класс», так, потешная история как пушистый шмель прилетел на душистый хмель, и как цапля белая села в камыши. То есть мина плыла, баржа шла, самолёт бомбил, сарай жгли, протез протезировали, мост взрывали, хоругви реяли и, наконец, пленный немец бежал только затем, чтобы, как в старом добром жанре квеста (к слову, существующему ещё со времён Древней Греции и даже ранее), все пути сошлись у той самой Цитадели, и всё там сразу же заверте.

Нет, у стен Илиона отнюдь не сразу сошлись все герои, сперва эдак с часок нам допиливали всё ту же болванку — не все бабы родили, не все лётчики отбомбились (в третий уже раз, загибайте пальцы), не вся окопная правда была обнажена (см. «видишь трупаки»), не все сорин… эээ… слезинки в детских глазах были выплаканы, в конце концов — не во всех речках прошли торжественные омовения.

К слову о последнем, неизвестно, как сильно годичная пауза была использована авторами для нивелирования странноватого околоправославного пафоса «Предстояния», но в «Цитадели» его вовсе не стало меньше, что бы тут ни поспешили заявить некоторые недальновидные коллеги. Да, он теперь выпячивается не так сильно, в конце концов, героическая мышка-норушка и хтоническая утя, эти поистине главные герои финальной части, в процессе своих похождений ни разу не перекрестились на косяк. Но это не значит, что ничего не было.

Спасительные младенцы божественного происхождения, ещё одна инкарнация православной мины (теперь противопехотная), то самое омовение в водах Ганга, блаженны нище духом и прочие аттракционы неслыханной духовной борьбы в отдельно взятой бесогонной голове. Всё это есть, и оно есть в столь преизрядных количествах, что даже наши намозоленные за год глаза отказываются это не замечать.

Вообще, конечно, правы те, кто горько усмехается гибкости зрительского сознания, хучь «простого», с улицы, хучь сколь угодно профессионального. Несчастный год назад всё примерно то же самое вызывало тупо шевеление волос на голове, все хватали воздух ртом и пытались вымолвить дозволенные речи. Сейчас ровно то же самое воспринимается уже как нечто привычно-знакомое.

А чо, ну утя, резиновое изделие номер эн, ну гоп-стоп, мы подошли из-за угла, ну паратовский белый плащик и белый же конь (только вместо пристани вокзал), а чиво, намано. В одной сцене Котов бегает петушком, в другой чуть в штаны не ложит, причём на расстоянии монтажной склейки.

И вот в таком вот духе мы подходим, наконец, к сути (издалека-долго), а именно к тому, зачем вообще и задумывалась, видимо, вся история с сиквелизацией оскароносного фильма. А именно, рано или поздно повествование должно было вернуться на ту самую генеральскую дачку, где бабушки-дедушки, рояль, изнемогающая Маруся-Толстоганова, мятущийся Митенька и воркующий Котов.

Вот он, ключевой момент, а вовсе не вопиющий поход с палками-копалками и даже не похождения мышки-норушки в колесе. Михалков сколько угодно может говорить, что фильм — о том, как отец нашёл дочь. Это, конечно, тоже, но это так для самого Михалкова, а копаться в столь вопиющем, на весь честной народ, семейном психоанализе отдельностоящего николиногорского семейства, мне лично просто неловко. Самому автору вываливать семейные страсти на зрителя кажется нормальным, но это его личные проблемы. А для зрителя дачка узнаваемее, а потому важнее.

То самое освещение, та самая гостиная, та самая банька, те самые артисты (за минусом Дапкунайте и Наденьки и за плюсом младенца), та самая музыка, те самые персонажи, даже тот самый конфликт, через колено выгнутый взад-назад. Квинтэссенция. Катарсис. Михалков-режиссёр сам себе дал возможность показать, что он никуда не делся за прошедшие годы, что он ещё тут, со своими былыми (а может и нынешними) поклонниками. Чистый, так сказать, эксперимент, бескомпромиссная попытка второй раз войти в ту же воду, договорить недосказанное, проявить недопроявленное.

Господа, это чудовищно. Это даже хуже, чем мышка-норушка, резиновый Сталин и блаженный немец.

Этим можно было и ограничиться, сославшись на непреодолимую немоту, но всё-таки постараюсь объясниться. Есть такой студенческий жанр, называется «предлагаемые обстоятельства», в котором тебе даются разной степени идиотичности ситуации, диалоги, повороты событий, а тебе нужно сыграть, срежиссировать или смонтировать всё это так, чтобы в итоге получался «смысл и рифма». И вот, значит, режиссёр-оскароносец Михалков, контролирующий на площадке и вне её буквально каждый чих, сам себе (а кто же ещё) ставит ровно такую задачу. Придумывает предельно неловкую ситуацию в стиле фон Триера, помещает туда случайных людей в стиле герметических триллеров, устанавливает характеры, взятые из первого фильма, прописывает рассыпные диалоги в стиле диалога с самим собой, суёт в руки Котову резиновую утю и — начинает снимать.

Со студенческим заданием Михалков, разумеется, справился на ять, уж что-что, а профессией он владеет, это же чисто механическая задача на режиссуру как профессию — придумать разбор, в котором у всего приданного сценарного бреда появляется смысл и внутренняя логика, в меру искусственная, в должной степени мелодраматическая, заметно рассыпающаяся при малейшей попытке критического разбора, но всё-таки логика.

Но что это за логика? Где этот психиатр, который возьмётся препарировать хладный трупик чужих страхов, фобий, проговорок и комплексов? Внезапный тельник Котова, лупцующая его Маруся, секс в галифе, пьяненькая бабушка, ребёночек этот, аки троянский конь в пальто. Бегство на волю, в пампасы. Кич. Тяжёлый психиатрический бред. Квазилогика бытовой шизофрении.

И на этом фоне героический поход с палками, искомый бадабум и танкистский эпилог — это уже такой скромный кунштюк, экая безделица, так, лёгкое баловство. Дальше можно снимать уже сериал, «Котов на Халхинголе», «Котов против Гитлера», «Котов: Муссолини капут» и далее вплоть до личного вклада в разрешение Карибского кризиса, как в поздних книгах Юлиана Семёнова или, если хотите, в продолжениях «Операции «Игельс». С той же невеликой ценностью в плане искусства.

Так что, господа, Михалков был прав, сначала посмотрите фильм до конца, взгляните в глаза этой бездне, постучите сами себе с той стороны самого дна. И только тогда делайте выводы.

Только не забывайте при этом любить кино.