Человеческая натура требует обобщений. Именно способность к выведению общего из частного и сведения частного к общему сделала человека человеком, а вовсе не палка-копалка или переход от охоты к бортничеству. Мы существа изначально, по сути своей, философские, разве что у одних эта способность ограничивается способностью рассудить на лавочке кто во всём виноват, а у других масштаб таланта однажды требует онтологически обобщить сразу всю вселенную, на меньшее они не согласны.
Терренс Малик, снимающий редко, зато обладающий статусом культовости, тоже не сумел избежать этого поветрия, взявшись за сюжет, которай бы объединял, ни много ни мало, историю появления Солнца и Солнечной системы, историю возникновения жизни на Земле и историю отдельно взятого американского семейства.
Древо жизни трейлеры
Как и всегда в таких случаях, задача была поставлена неподъёмная. Ещё Козьма Прутков писал, что нельзя объять необъятное, а тут степень всеобъемлющести не сравнима не только с каким-нибудь «Фонтаном», но даже и поисками ответа на «главный вопрос жизни, вселенной и всего такого». Если с последним всё к концу книжки стало более-менее ясно, то Терренс Малик ещё в трейлере обозначил претензию ветхозаветного масштаба и столь же ветхозаветного пафоса. В этом кино дух должен был носиться над водами и лаяй, на меньшее автор был не согласен, и это чувствовалось в каждой монтажной склейке.
Надо понимать, с каким плохо скрываемым нетерпением вящая каннская публика приступала сперва к просмотру, а потом и к чествованию, после того как Де Ниро торжественно передал через продюсера нелюдимому Малику золотую пальмовую ветку. Надо отметить, кино такого масштаба, при, одновременно, подобной камерности истории, мировую кинопублику действительно балует нечасто, и автору нужно было как-то уж совсем серьёзно сфолить, дабы упустить удачу, идущую к тебе в руки. Малик же всё сделал технично, трудился над каждым кадром, как вол, добивался от актёров высочайшей достоверности, изобретал всё новые выразительные средства и символизмы, анимировал динозавров и прокариот, рисовал зарождение Солнца, живописал урбанистические геометрические пространства и бесконечно подкладывал фоном «Лакримозу».
Кристальная картинка, богатая звукорежиссура, точность в деталях эпохи, эпические полотна между главами, всё это немедленно превращало драму человеческую в драму космическую. И Питт уже не Питт, а Бог-Отец, и Пенн уже не Пенн, а некто вроде Святого Петра. Ветхий, Новый и прочие Заветы вместе с пачкой апокрифов падают в безбрежное море маликовской режиссуры, словно умещаясь в ней целиком, полностью утопая в этом безграничном пафосе. И так — три часа кряду.
Средний отзыв на киноманских сайтах по итогам просмотра звучит примерно так: «ещё никогда какая бы то ни было история не задевала меня так сильно, это невероятное море восторга, разрывающего твоё сердце до слёз». Упс. Тут ты внезапно понимаешь, что посмотрел мелодраму.
И разом осознаёшь, что, если отбросить все заходы на пафос и эпос, а также выбросить из головы утверждения иных кинокритиков, что, дескать, перед нами «прекраснейшая партитура жизни, симфония, фабулу которой не возьмётся развернуть даже гений», то сразу же выясняется, что жило да было семейство незадачливого инженера, который так долго носился со своими патентами, что не заметил, что трое детей его терпеть не могут, а старший сын так и вовсе ненавидит, что жена его боится, и им лучше без него, чем с ним, и всё это уже не исправишь.
История неплоха своей камерностью, ибо общность даёт простор для рассуждений, но ровно до того момента, как из драмы пытаются сделать трагедию, а делают, по факту, мелодраму. И учитывая, что история с младшим братом педалируется на первых же минутах, а потом ещё полфильма по экрану бродит в поисках потерянного Эдема закадровый Шон Пенн, которому вовсе играть нечего, кроме как смотреть по сторонам больным взглядом старого сеттера, то как бы фильм и вовсе уже получается совсем о другом.
Понятно, если начать с одноногой собачки, тихо играющей на гитаре под реплики «он был такой добрый», то яхта дальше так и поплывёт. Малик мастерски работает с камерой и новомодным стилем «педагогической поэмы с наставлениями», за которые тут уже давеча чествовали, но вся фишка в том, что внутри этого киноязыка он начинает, продолжает и спустя три часа заканчивает, ни на шаг не продвинувшись вперёд, ни на полтона не сменив посыл.
То есть Земля рождается и попадает под астероид, Солнце зажигается и гаснет, динозавры живут и вымирают, Пенн ходит и смотрит, а наше семейство, просвистав недолгую историю рождения детей (недолгую и весьма банальную) так и застывает в одном-единственном состоянии, подобно соляным столбам.
Питт грозен, пацаны безалаберны, жены только и хватило, что разок побегать с детьми по дому и брякнуть тарелкой. Поливай газон! Поливай газон! Как бы говорит нам Малик. И чего?
Плюс стедикам этот, как начал раскачиваться на качелях и заглядывать героям через плечо, так весь фильм и раскачивается с монотонностью маятника Фуко и с такой же глубокомысленностью. Вопрос — чтобы остаться на месте, действительно, меньше трёх часов никак? Да ещё и разбавить «бибиси живой природой», дабы зритель проникся масштабами.
Нет, Малик прекрасно работает с актёрами в кадре, формирует конфликты одним движением брови, даже морализаторствует он не занудно, как тот же Ханеке, но конфликты же надо как-то разрешать, правда? А разрешение в фильме у всех конфликтов одно — герои помре и встретилися в лучшем мире, где Бог и все ходят по колено в прибое. Самый живой и ненатужный эпизод в фильме — когда компьютерный велоцераптор торжественно оставляет в покое другую компьютерную зверушку. Ну, и запуск лягушки в космос тоже добавляет объёма картине.
Лучше бы уж ответ на искомый вопрос был, как в классике, 42. Хотя, за это не дадут пальмовых веток.
Vova
