Гарри Поттер и Дары cмерти. Часть 2: Отмучились

Обидное стечение обстоятельств — и вот уже закостенелый телевизионщик завершает сагу, которую можно завершать почти как угодно — и её воспримут на «ура». Люди всё равно растекутся соплями по древу, вспоминая полжизни Рэдклифа и стеная о том, сколько лет прошло, сколько режиссёров ушло, сколько бабла-бла-бла… Но важнее отнюдь не то, что измученный франчайз всё-таки закончился, а как он закончился.

А в этом плане ситуация инфернальная до такой степени, что действительно — и печалька, и слёзки, и мат. Одна из лучших сцен фильма заключается в следующем: герои стоят, глядят задумчиво вдаль и довольно улыбаются, грязные такие, замученные, но счастливые, а оператор всё это дело снимает. Фантастическая работа: режиссёр ничего не делает, актеры ничего не говорят, вообще никто ничего не делает, кроме оператора. Стояли бы так весь фильм — ей-богу, он ничего не потерял бы. Может, даже приобрёл.

У Йейтса, как ни крути, удивительная способность превращать трагедию в Монти Пайтон или, в лучшем случае, в студенческий трэш. Невнятные смерти из его предыдущих так сказать картин, выходит, были неуверенными упражнениями перед окончательно последней серией. В ней, как известно, герои гибнут за ручку пачками, а мальчик Гарри добровольно шагает к гильотине. Элементарная тех драма буквально прёт из всех щелей сюжета, и, казалось, справиться с таким потоком грустняшки сможет любой таксист-самоучка.

Оказалось, что повезло тем, чьи трупы показали сразу — без пафосного поражения и падения ничком. Были персонажи, говорили что-то — и опа, покойнички. Где? Когда? Ай, ну их, едем дальше. Вот им, которых вдруг помянули в перерыве на обед, повторяюсь, повезло несказанно. Потому что иные страдали на камеру с неописуемой болью за киноискусство, вселенную, собственную гордость и, наверное, свою фильмографию. Ещё никогда Алан Рикман не рыдал в кадре так смешно, а гримёры не разрисовывали его в гота-транссексуала, мечтающего работать Рональдом Макдональдом.

С Рикманом вообще прекрасно вышло — нет ни одной сцены, где он выглядел бы естественно. Хоть немного. Нет ни одной сцены, доказывающей, что его не взяли с улицы кривляться за еду. И, наконец, нет ни единой сцены, хоть намекающей на то, что его герой — главный мученик всея Хогвартса, архангел Михаил, хитрый жук и просто ключевая фигура обоих «Даров Смерти», каковым должен был быть.

Йейтс, по-видимому, больше внимания уделил тому, чтобы во флэшбеках присутствовали только его фильмы, безо всяких куаронов. Ну, еще Коламбуса немного нарезал — чтоб никто не заметил, какой он ловкач. Сюжетные твисты жуются и пренебрежительно выплёвываются, сильные эпизоды оказываются образцовой увебольщиной, а большая коллекция прекрасных актёров привычно превращается в группу переигрывающих, жутко дубовых бездарей. Даже битва бобра с козлом слабо ушла от обычной драки за школой на переменке — «Принц-полукровка», который, кстати, тоже Йейтса, щеголял масштабами познатней. Смотреть на всё это физически больно.

Ради подобного конца, наверное, действительно стоило ждать десять лет, ага. Это включая два часа второй части «Даров», эпичной не битвами, сортирами в руинах и массовкой, а скукой. Она невыносима и беспредельна. Там, где в прошлый раз спасала непривычная подростковая щетина, Ник Кейв и пиджеевский формат «они шагали, шагали, шагали», на этот раз не спасает ничего. Уныние, перемешанное с дуростью, нелогичностью и даже пошлостью, есть во всём — от экшна до механических диалогов. Сбивчивое, жалкое повествование волочится к завершению — без всякой магии кино. А потому декорации — уже просто декорации, шляпы, плащи и белые чёлки — дурацкий безвкусный реквизит.

Жизнь в кадре обычно проскальзывает изредка и на мгновение. И лишь в заключительные минуты, на финальной дуэли, она возникает на экране и остаётся до самых титров. Не в начале фильма, не в середине, а в последние минут десять. Где взрослый Поттер — вылитый Мел Гибсон, где мужественный Невилл в слоу-мо и с мечом — как пухлый Клайв Оуэн. Где всё и вся как бы из последних сил — чтобы потом блеснуть пивным животом, бородкой и компьютерными морщинами. И уже наплевать, что кто-то нелепейше состарен. Потому что там, перед занавесом — настоящее кино, которое не трудно любить и хочется пересматривать. И которого, увы, ничтожно, катастрофически, безнадёжно мало.