Бобёр: Бобр и моль

В случае с фостеровским фильмом так далеко заходить не пришлось, тем приятнее работать. Вообще, актёры-режиссёры всегда ценятся коллегами по цеху, потому как умеют и любят создать на площадке душевную атмосферу (дада, творчество-товарищество-трудъ, как завещал наш самый великий и самый ужасный актёр-режиссёр, похоже, окончательно расставшийся с пониманием, где в нём актёр, а где режиссёр, а где барин). А раз атмосфера, значит погружение, мотивация, Метод и прочие изыски.

И Гибсон, под строгим приглядом Фостер, даёт стране угля. Под собственный объяснительный конферанс впадает в такую окончательную каталепсию, что не рыдают только самые чёрствые либерасты, которые в общем особых претензий к Гибсону и не имели.

А имели их домохозяйки и прочая коренная Америка, полная предрассудков точно так же, как коренная, скажем, Никарагуа. А значит, надо, надо дожимать непосредственную ЦА. И Гибсон дожимает так, что ждёшь в полном зале «Октября» (фильм смотрелся ещё на ММКФ, прим. авт.), когда зазвучит между креслами хоровой вздох умиления.

И даже бобёр этот получается таким милым и живым, что, когда к середине фильма по сценарию все в зале должны быть уже с казарменной семейкой, доведшей, видимо, главгероя до той самой каталепсии, на деле зал начинает роптать — какого чёрта им от мужика надо.

В итоге Ельчин бьётся башкой о стенку, попутно разматывая свой педагогический роман со старшеклассницей, Фостер изображает мировую скорбь, продажи сборно-разборных бобриных хаток растут, но авторы явно снимают про что-то другое, до чего залу нет никакого дела. Вся эта мораль подаётся ближе к финалу уже не ложками — вёдрами, и Ельчин уже вот-вот предоставит барышне возможность рисовать не на стенке, но на картонке, и пацан, самый вменяемый в этой ин гроссе фамилия нихьт клац-клац, кажется, окончательно заболтан гневной Фостер, а всё равно герой Гибсона молодец и всё правильно сделал.

В итоге, когда нам подают мораль уже такими отвалами, для верности проговорив её ещё раз целиком и вслух, а бобёр этот внезапно для всех принудительно оказывается не отцом, а сукою, тут бы нам хлопнуть себя по лбу и воскликнуть, ах вот оно что! Ан нет. Только бобры! Только хардкор!

Вот что остаётся у тебя в голове от всего этого облико морале, благо уж руссо туристо хавало это дело, не выселяясь из коммуналки.

Бобёр проиграл неравную борьбу с режиссёром, он был оболган, предан лучшим другом, подвергнут мучительной казни и сброшен с локомотива истории. Но мы, настоящие падонки, сволочи, расисты, антисемиты, алкоголики и просто домашние тираны, всё равно на его стороне. И пацан этот смышлёный, явно тоже с нами.

Да здравствует революция бобров! Вот такое кино.