Сериалы: кровь, троны, гильдии и британский акцент

Реальная кровь

Начнем с главного, наверное, открытия этого года — «Игры престолов» (“Game of Thrones”), аккуратной экранизации романа Джорджа Мартина. Пока в большом кино из года в год никто не может толково снять фэнтези, а ПиДжей ещё где-то вдалеке, это внезапно делает HBO. Размах для телевизионного проекта впечатляющий, несмотря на то, что создатели никогда не упускают возможности сэкономить. Суровые северяне разбегаются по миру, ввязываясь в грязные государственные интриги, где мразь на мрази, кругом обман и никому нельзя верить.

Трупы плодятся, головы отрубаются и насаживаются на колья, болезные щеголяют безумством, а дураки и дуры пучат зенки и стабильно раздражают — всё предельно жёстко, беспросветно и загадочно. Посреди же королевского дерьма — Шон Бин, он же папа Старк и Десница короля, всё ещё не вышедший из образа Боромира, что, впрочем, к месту. Только седины в бороде прибавилось и смотрит на идиотов да подлецов не жалостливо, а с мыслью о фэйспалме. С таким многозначительным взглядом здесь ходят все здравомыслящие и относительно положительные персонажи. То есть человека два с половиной.

Собственно, «Игра» берёт не столько дороговизной, суровостью или чем-то ещё, сколько сценарием. Нечасто и несильно отходя от первоисточника, авторы фактически сняли один самых сюжетно сильных сериалов за многие годы. Прекрасные перформансы вкупе со мартиновскими хитросплетениями работают, как наркотик. Так недалеко и до переосмысления определения, что такое «большое кино».

К слову, по части характеров, поворотов и накала страстей не сильно отстаёт от «Престолов» и «Настоящая кровь» (“True blood”), ставшая отдушиной для постаревшей аудитории «Баффи». Сериал пошёл на новый виток. Третий, предыдущий сезон неожиданно оказался лучшим и вдобавок закончился такой торжественной резнёй (во всех смыслах), что волосы дыбом встали. Выкрутиться из этого было трудно, так что авторы схитрили и, вооружившись теорией относительности, начали историю четвёртого сезона год спустя. Достаточно времени, чтобы накопить сюрпризов и повергнуть в шок фанаток бальзаковского возраста, всё ещё пытающихся разглядеть здесь «Сумерки».

От лапидарной истории про «любовь вампира Билла и официантки Суки» не осталось практически ничего. Вообще ничего простого не осталось в сериале. Каждый персонаж успел переродиться два-три раза. У каждого второго в шкафу скелет или страшная тайна за душой. Нынешний Бон Темпс все больше напоминает Санидейл, где простого человека ещё попробуй найти, а сверхъестественное на каждом шагу. Первые серии четвертого сезона — это сплошное удивление. Неожиданные метаморфозы через сцену. Поменялись отношения, изменились приоритеты — в общем, свежая кровь бьёт отовсюду литрами.

Только центральный конфликт с духами и охотой на ведьм высосан из пальца, как некогда менады и прочий тантрический секс у капища. Он держится исключительно на Фионе Шоу — её здешняя маниакальность впечатляет. Зато в остальном сценаристы продолжают накручивать и накручивать, доводя персонажей до истерик и нервных срывов, доходя до групповух, вампирских диверсий и убийств старых знакомых, из которых уже ничего не выжать. А выжимают здесь нещадно. Остается надеяться, что замечательная способность удачно извращаться над персонажами не покинет сценаристов до самого конца. Четвёртый сезон — это сплошная череда разрывов шаблона, но долго так продолжаться не может.

Чисто английское убийство

Как ни странно, BBC таки сделало продолжение драматичного детективного мини-сериала «Лютер» (“Luther”). Это было совсем необязательно. Первый сезон, вышедший прошлой осенью, по-хорошему удивил. В его основе, правда, ничего особенно не было. Помятый детектив Лютер, похожий на незаправленную постель, слишком любил ловить маньяков, имел странную дружбу с гением-убийцей и попутно разбирался с женой, её любовником и собственным гневом, делавшим из него ходячий нитроглицерин. С манерами и походкой Коломбо он всё больше погружался в образцовый нуар, где всё плохо, улицы — продолжения канав, а против тебя — целый мир.

Сценарий был шит белыми нитками, но подача преображала материал: оператор снимал в нетипичном для сериалов стиле корбайн-лайт, режиссёр наводил меланхолию и вообще время от времени уходил в авторское кино, а актёры вдыхали в слабо прописанных персонажей жизнь одним движением бровей. Продолжать такую прекрасную драму смысла не было, несмотря на то, что финал обманчиво казался незавершённым.

Но второй сезон случился — сокращенный с шести эпизодов до четырех. Прежние операторы-режиссёры ушли (или их попросили), а подача заметно убавила претенциозность, став значительно ближе к заурядному формату американских ТВ-драм. И в тот момент, когда вся ответственность легла на сценаристов, они тут же подогнули коленки и принялись мямлить. Лютер из колоритного британского детектива превратился истинно нуарного персонажа, несчастного в доску, не имеющего ничего — не герой, а мечта поэта. Но лучшее, что с ним смогли придумать — русскую рулетку вместо завтрака. От подруги-убийцы избавляются каким-то свинским образом, по Лондону гуляет шаблонный маньяк из детсада, по офису бегает чернокожая версия Марти Мастерс, а в финале всё скатывается в леоновское опекунство девочки-шлюхи.

Зато рейтинги высокие. И третий сезон объявлен. Но вернут ли создатели старый формат? Вряд ли. Избавятся ли от натужности в сценарии? И если не избавятся, смогут ли прекрасный саундтрек и Идрис Эльба, играющий Лютера, вновь вытащить сериал из бездны заурядности? Навряд ли.

Между обоими «Лютерами» британцы показали ещё один мини-сериал о ходьбе по размытой линии, разделяющей тёмную и светлую сторону — «Границу Тени» (“Shadow Line”). Оба сериала, кстати, объединяют дыры и дурацкие выверты сценария, прикрываемые режиссурой, но в целом они очень разные.

Здесь полностью противоположное отношение к героям, чем в «Лютере». Там испытываешь симпатию даже к продажным копам, даже к маньякам. А здесь абсолютно все персонажи вызывают в разной степени антипатию: что печальные детективы, что скользкое начальство, что верные напарники, что деловые наркоторговцы, что обычные бандиты, что жены, что матери… словом, все. Одни — твари дрожащие, а другие — двуличны, но не в этом причина — они непривычно живые, не картинные, не приглаженные, без лоска. И это несовершенство постоянно подчеркивается.

Холодность и безжалостность выливается режиссёром даже на пустое место, на дешевые, безликие декорации, диалоги намеренно превращаются в зловещие переглядывания — иногда на грани невербальных пыток. Но если монолитность создается с первого кадра, то сюжет режиссёр-сценарист предпочитает раскрывать медленно, хладнокровно, с многозначительными паузами, постепенно поднимая ставки и разменивая один ответ на три новых вопроса.

У него, конечно, есть свои слабости. Закругляя историю трупами, он порой, скажем так, излишне внезапен. Т.е. появляется ощущение, что неожиданный поворот — только ради неожиданного поворота, хотя явно кое-кто просто не знал, куда уже девать этих персонажей. А хэппиенда не будет — он для слабаков.