Полночь в Париже: Париж, я люблю тебя

Ведь в самом деле, ну какие тут можно было строить иллюзии. Мы видели перед собой 41-й фильм 75-летнего сценариста и режиссёра, и мы думали, что надеяться именно здесь и сейчас на нечто экстраординарное было бы по меньшей мере наивно. Но тем приятнее в итоге оказался сюрприз.

Мы все ностальгируем. Кто-то реже и неохотней, кто-то чаще и более страстно; для одних ностальгия — источник постоянного наслаждения, для других она становится невыносимой. И кто из нас не хотел бы жить в любом другом, отрезанном от всего, по-своему абсолютно прекрасном в наших глазах кусочке времени. Будь это век джаза, Прекрасная Эпоха, Ренессанс, Дикий Запад или викторианская Англия.

Так и Гил Пендер, наивный мечтатель, уставший от своей работы голливудский сценарист, мечтал жить и творить в дождливом Париже 20-х, в окружении родственных душ и огней большого города, а не в занудных нулевых, среди материалистов, псевдоинтеллектуалов и глупых мелочных забот. И так бы он и жил, и надо признать, было бы в этом мало хорошего, если бы однажды, в одну прекрасную полночь в Париже его мечта самым непринуждённым образом не стала реальностью.

Непринуждённо в этом фильме происходит вообще всё, причём не только в кадре, но явно и за кадром. Абсолютно верную дорогу Аллен находит, казалось бы, без всяких видимых усилий — в нём словно что-то просыпается, какой-то полузабытый дух, тут же стряхивающий с себя скопившуюся пыль и вновь полностью завладевающий как сценаристом, так и режиссёром в одном лице. Как много здесь до боли знакомо — сопровождаемые джазовыми мелодиями планы города, которые никто не умеет снимать, как Аллен, ироничные диалоги, масса прекрасных актёров, даже такие милые фанатам мелочи как титры в алфавитном порядке. По-настоящему нов здесь — разве что сам Париж, который, как известно, будет у нас всегда.

По нему и бродит Оуэн Уилсон, предварительно более чем успешно перевоплотившись в самого Аллена, бродит себе со скучающим и потерянным лицом, и ностальгирует, ностальгирует, ностальгирует, пока часы снова не пробивают полночь, и он снова не оказывается там. Там, где невозмутимый Скотт и темпераментная Зельда Фитцджеральд, чей талант — выпивать; там, где Хемингуэй горит спокойной харизмой и не боится взглянуть в глаза смерти; где даёт полезные советы Гертруда Стайн и не находит покоя Пикассо, где Сальвадор Дали видит носорогов, а Коул Портер вечно наигрывает своё «летс фолл ин лав». Там, где простая прогулка двух людей по ночному городу захватывает сильнее, чем самая изощрённая экшн-сцена в любом летнем блокбастере. И наконец, там, где Гил в конце концов неминуемо придёт к одной очень простой, но очень важной жизненной истине.

Вуди Аллен мог обойтись без последнего и всё равно подарить нам самый душевный и очаровательный фильм этого года. Но он неожиданно идёт дальше — и мы понимаем, что безудержно ностальгирующий романтик, и да, в 75 лет и в 41-м фильме, он по-прежнему не находит покоя и в своём самокопании стремится к чему-то прийти, а заодно пригласить с собой зрителей. И вот уже сценарий находит верный баланс и бьющееся сердце, актёры все как один оживают, претенциозность исчезает без следа, и словно не было последних не то что пятнадцати, но тридцати с лишним лет. Вдохновение, ностальгия, цель и место в жизни и во времени — ненавязчиво, искусно и небанально вплетённые в самый прекрасный антураж, о котором зритель только может мечтать.

До встречи в кино.