Аноним: Вот в чём вопрос

Был мальчик или не был? Был, конечно, только не сонеты писал, а за бабами бегал, насмешливо зыркал на всех и читал по складам. Пройдоха Уильям хоть и любит вставлять палки в колёса и кланяться на сцене «Глобуса», здесь он — лишь второстепенный надоедливый жулик, раздражающий, не более.

Главный же страдатель за поэзию и Слово — граф Оксфордский, печальный от и до, ибо жизнь как-то не заладилась. Смотрит спектакли из вип-ложи, радеет за пацифизм и литературу, а тут Елизавета уже не так молода, королевская рать тоже, и за углом юное поколение в борьбе за власть готовит свои «шахматы и разводки».

Интрига взвинчивается, ружья маскируются, королева скачет в шаге от маразма, а драматурги плетут маленькие заговоры, издаются, ловят хлопки в толпе и овладевают думами. Всё это перемежается писательскими пьянками в ближайшем трактире, восторженными рассуждениями о силе литературы и романтическими флэшбеками из бурной молодости. Эммерих долго лавирует между исторической мелодрамой и костюмированным политическим триллером, не уделяя особого внимания чему-то одному. В то же время он ещё и скользит по историческим фактам, одновременно привирая, где надо, и раз за разом оправдывая «оксфордовскую» теорию. Зрелище столь же умилительное, сколь и непритязательное.

Так продолжается довольно долго, пока в один прекрасный момент всё стремительно не перерастает в настоящую софокловскую трагедию, где рыдают все, даже антигерои, утрированные ещё больше, чем другие персоны. Лишь Эммерих, пускай прибавивший серьёзности и аккуратности, остаётся Эммерихом, а не превращается в Ридли Скотта, снимающего псевдоисторическую драму так, чтобы блюстители исторических фактов дружно замолкли. Ему не хватает твёрдости, не хватает убедительности, чтобы страсти по поводу шекспировского вопроса затмились страстями картины.

Когда всё становится совсем плохо, Эммерих включает Габриэля Муччино — в кадре все начинают обильно изливать слёзы. Особенно Себастьян Арместо в роли мятущейся тряпочки Бена Джонсона. Излишний артистизм других актёров уже как-то не замечается, когда он с такой мощью на лице изводится в зале театра, в пабе или у кровати помирающего героя. Или, утираясь сопельками, декламирует о том, что мы все умрём, а труды гения будут жить вечно. Декламирует, конечно, верно, но излишне пафосно и в лоб.

Впрочем, у «Анонима» есть Рис Ифанс, несколько флегматичный, безмерно печальный Эдип и Гамлет в одном флаконе, с грустной тоскою смотрящий на подлецов и одержимо повторяющий, что не в мече сила, а в Слове. Его вполне хватает, чтобы вытянуть симпатичную, но посредственную историческую беллетристику куда-то в недожатые драмы, хотя и не более. Эммерих, как выяснилось, ещё умеет развлекать, не уходя в заманчивый идиотизм, ещё может просто рассказать историю. И в этот раз она, как прочие его фильмы, поверхностна и мягка. Водить вокруг неё хороводы с факелами и кричать о том, что авторы поиздевались над Шекспиром, не менее глупо, чем вокруг «Кода да Винчи».

Вот такое кино.