Продолжение "Утомленных солнцем" вызвало ожесточенные споры, и удивляться этому не приходится. Не могло быть иначе с новой работой одного из знаменитейших наших режиссеров, который решил продолжить свой если и не самый лучший, то точно самый успешный фильм.
В одном из интервью Никита Михалков сказал о съемках этой картины: "Мы проделали адский труд, назад даже страшно оглядываться. Такие титанические усилия не могут оказаться бесплодными. Не должно быть так! Не должно!" Увы, даже огромные усилия не всегда гарантируют успех. В истории кино есть немало неудачных лент, созданных великими режиссерам с участием великих актеров. И речь здесь идет не о кассовом успехе, который не всегда может считаться показателем художественного уровня работы, а о качестве самой ленты.
А на постерах "Предстояния" написано прямо и без обиняков: "Великий фильм о великой войне". Это уже запрещенный прием. Величие картины определяют не ее создатели, не прокатчики и даже не кинокритики. Все решают зрители – и Время. Многие ленты поначалу нравились всем, а потом благополучно забылись. Некоторые фильмы, наоборот, в первое время после выхода на экраны не вызвали особого восторга, но с годами вошли в золотой фонд кинематографа. Так что предсказать дальнейшую судьбу "Утомленных солнцем 2" я не возьмусь. С одной стороны, недостатков у картины много. С другой – некоторые эпизоды (в первую очередь, массовые батальные сцены) незаметно для меня стали частью моего собственного опыта и представлений о Второй мировой. Для ленты о войне это немало.
Но и разговор о недостатках "Предстояния" будет долгим. Начинается он с проблемы, общей для новой работы Михалкова и фильма Владимира Хотиненко "Поп". Не получается пока у наших режиссеров совместить в одной картине реалистичную историю о жизни обычных людей во время войны и метафизически-символическое повествование, наполненное метафорами и гиперболами. Одно с другим не стыкуется напрочь. Разные по стилю и настроению фрагменты уничтожают впечатление друг от друга. Даже режиссер не всегда ориентируется, к какой смысловой части относится тот или иной эпизод и в какой стилистике его нужно снимать.
Один из самых ярких примеров – использование саундтрека. Музыка великолепно дополняет, например, такие фрагменты, как ожидание курсантами фашистской атаки или плавание Нади на мине. В минуты напряжения всех сил, когда человек находится между жизнью и смертью, грань между действительностью и иллюзиями и вправду стирается. Но в реалистичных эпизодах, таких, как бомбежки или бегство горожан от фашистов, звучащая за кадром музыка лишает происходящее достоверности, делает его лишь имитацией. Очень обидно, что так получилось.
Еще одна претензия, которую многие предъявляют "Предстоянию", – многочисленные нарушения исторической правды. Оговорюсь сразу: я не военный историк и большинство несообразностей наверняка не заметила. Думаю, их немало.
Но, честное слово, сегодня большинству людей совершенно неважно, в каком году был создан СМЕРШ и когда появились штрафбаты. А если кто-то из зрителей узнает об этом из дискуссии, возникшей после выхода новой ленты Михалкова, – значит, усилия кинематографистов все равно привели к победе исторической правды и распространению знаний о Второй мировой.
И, кстати, сколько в отечественном кинематографе было по-настоящему достоверных военных фильмов даже в советские времена, когда кинопроизводство щедро финансировалось из госбюджета? Сразу вспоминаются "Живые и мертвые", снятые по одноименному роману Константина Симонова. Автор тщательно контролировал весь процесс съемок, стараясь воссоздать первые месяцы войны во всем их безумии и неприглядности. Но даже в экранизации второй части дилогии, "Солдатами не рождаются", были допущены некоторые неточности. А ведь кинематографисты в данном случае действительно не жалели сил, стремясь рассказать жестокую правду о войне.
А что творилось в многочисленных пафосно-бездарных, лакированных до полной бессмыслицы и невыносимо скучных советских военных эпопеях, которые сейчас благополучно забыты? В них не было ни намека на правду, и это чувствовали даже зрители, ничего не знавшие о Второй мировой. Так что и в советскую эпоху реализм в отечественном военном кинематографе был очень редким достоинством.
Но даже если предположить, что в нынешние послекризисные времена в России хватит денег на съемки достоверной до мельчайших деталей картины о Второй мировой, то такая скрупулезность все равно не гарантирует появление шедевра. Правда жизни и правда искусства – не одно и тоже. Например, в ленте "В бой идут одни старики" многие ужасы войны остались за кадром, но настоящая правда есть все равно.
Так что при создании фильмов о Второй мировой кинематографистам лучше стремиться к воссозданию цвета времени и стараться следовать законам искусства, чем заботиться о верности бытовых деталей и забывать о более важных вещах.
Увы, искажение цвета времени в "Предстоянии" произошло уже при написании сценария. Репрессированных военных высокого ранга убивали быстро и безжалостно, потому что армия в подчинении давала реальные возможности для захвата власти. Большевистские вожди читали историю, знали о Наполеоне и декабристах и не желали стать жертвой военного переворота.
Поэтому Котов, командир очень высокого ранга, был обречен на гибель изначально – как потенциальный соперник в борьбе за власть. Но в "Предстоянии" он не просто выжил в концлагере – репрессированному военному еще и негласно заменили статью с политической на уголовную, что давало дополнительные шансы уцелеть.
Кто же мог помочь Котову? Для такого поступка нужно желание и возможность. В принципе, захотеть спасти бывшего мужа любимой мог Митя Арсентьев, но возможностей для этого у него практически не было. Удивительно уже то, что белоэмигрант, который несколько лет после революции провел за границей, сумел благополучно пережить репрессии 1930-х годов и сделал карьеру в НКВД. А если учесть, что начальство закрыло глаза на подделанные им документы о смерти жены и дочери Котова (не узнать об этом высшие советские чины не могли), то судьба Арсентьева выглядит невероятно благополучной. Если он еще и самого комдива спас, то может смело переименовываться в Супермена (или Бэтмена, судя по цвету плаща). Не думаю, что события примут такой оборот.
Более вероятно, что Котова спас Сталин, или Берия, или оба вместе – возможности у них имелись. Но совершенно непонятны причины этого поступка. Не верится, что в чудовищах проснулась жалость. Хотели сохранить жизнь Котову ради каких-то своих целей? Нет ни малейших идей о том, какие это могли быть цели. Если в третьей части сценаристы сумеют достоверно разъяснить непростой вопрос – честь им и слава! Если не получится – сюжетная неувязка очень плохо скажется на достоверности всей истории в целом.
Безусловно, если бы "Предстояние" и "Цитадель" задумывались не как продолжение "Утомленных солнцем", а как самостоятельная история, то проблем с привязкой к первой части не возникло бы. Но Михалков явно хотел сам сыграть в военной дилогии и снять в одной из главных ролей свою дочь (у режиссера есть моральное право выбирать любых актеров). Так что сравнения и параллели с его "оскароносной" работой были неизбежны. И, стремясь избежать претензий и подробных разъяснений, Михалков, возможно, поступил правильно. Вот только верное решение привело к искажению цвета времени. И этот недостаток могла компенсировать только полная достоверность остального повествования.
Повторюсь, я не знаток истории середины прошлого века. Но меня все же удивило, что концлагерь, где держали Котова, находился недалеко от границ СССР. Большая часть архипелага ГУЛАГ располагалась в глубине страны – на Севере, а также в Сибири и Казахстане. Сделано это было не в последнюю очередь для того, чтобы помешать заключенным убежать за рубеж. Но даже если концлагеря действительно находились и у западных советских границ, то для большинства зрителей ГУЛАГ все равно ассоциируется в первую очередь с Севером. Спорить с общественным мнением по не самым важным вопросам имеет смысл только ради очень серьезной цели. А в данном случае, кажется, у размещения концлагеря на советской границе имелась только одна причина – нужно было предоставить Котову возможность сбежать и попасть на войну буквально в первые же дни.
Но это цветочки. В конце концов, тем, кто не верит в чудесное спасения семьи Котовых, лучше вообще не смотреть историю, рассказывающую об их жизни во время Второй мировой.
Гораздо хуже то, что в начальных эпизодах "Предстояния" цвет времени искажается еще сильнее. Начинается все с того, что Котов видит сон, в котором убивает Сталина. Эта сцена совершенно противоречит духу эпохи.
В реальной жизни многие жертвы репрессий даже перед расстрелом кричали: "Да здравствует товарищ Сталин!" И в большинстве случаев это была не попытка спастись от смерти, а осознанное убеждение.
Чем отличается многопартийная система от советской? При многопартийности правящая партия не присваивает себе право на истину. Поэтому критика властей считается не преступлением против родной страны, а вполне естественным и даже похвальным делом. Если твои претензии верны или хотя бы кажутся таковыми большинству, а твоя партия достаточно влиятельна, то на следующих выборах ты можешь выставить свою кандидатуру на пост нынешнего правителя и в итоге занять его место. И в случае твоей победы партия, лишившаяся власти, начнет критиковать уже тебя. Система, конечно, не идеальна (даже в демократических США на пресс-конференции в Белый дом пытались не пускать журналистов, без восторга рассказывавших о войне в Ираке), но в целом она работает давно и успешно.
А в СССР все было иначе. Коммунистическая партия правила страной на безальтернативной основе именно потому, что считала свою позицию безоговорочно верной. Коммунисты допускали, что могут ошибаться в мелочах, но не сомневались, что правы в важнейших вопросах.
Именно поэтому критика советских начальников была делом небезопасным. Не одобряя те или иные решения властей, человек сомневался не только в способностях конкретных правителей, но и в главных принципах, по которым жила родная страна: коммунистическая партия – самая передовая, а руководят ею наиболее достойные люди.
Убежденный коммунист мог согласиться, что некоторые люди арестованы зря или настоящие враги народа скрывают от мудрого и справедливого вождя Сталина истинный размах репрессий. (Старая русская вера в доброго царя и злых бояр обрела при социализме второе рождение.) Но считать Сталина преступником, который несет личную ответственность за репрессии и заслуживает за это смертную казнь, означало поставить под сомнение правоту партии большевиков, выбравшей недостойного человека своим лидером. А это уже была настоящая антисоветчина, и додумывались до нее немногие. Даже во второй половине 1980-х большинство людей в СССР верили, что социализм – самый лучший строй, и после исправления некоторых его недостатков страна по-прежнему будет возглавлять мировой путь к прогрессу.
А Котов за советскую власть проливал кровь, причем не только свою, но и чужую. Вербовка голодавшего белоэмигранта Дмитрия Арсентьева вряд ли входила даже в первую десятку самых страшных грехов легендарного комдива. И, чтобы оправдывать пролитую им кровь, Котову необходимо было верить, что он сражался за правое дело, за самую лучшую в мире партию, за всеобщее счастье, ради которого оправданны любые отступления от морали. В такой ситуации антисоветские идеи вряд ли появились бы у комдива даже после пыток в НКВД и концлагеря.
Есть, правда, один нюанс. Многие старые большевики и знаменитые военачальники Гражданской войны считали Сталина не величайшим вождем всех народов, а малоизвестным партбюрократом, которого как раз за серость и незаметность назначили руководить страной после смерти Ленина. Именно такой ничтожный правитель уравновешивал силы основных игроков на советской политической арене. Никто не мог предположить, что тихий Коба окажется превосходным манипулятором и подомнет под себя огромную страну.
Так что товарищи по партии долго не относились к Сталину всерьез, воспринимая его как случайного человека у власти, которого вскоре сменят более достойные люди. Поэтому многие коммунисты высокого ранга действительно не считали антисоветчиной свое желание убить тирана. Вот только ни к осознанию собственных ошибок, ни к желанию помочь родной стране оно отношения не имело. Это была обычная борьба за власть, особенно жестокая и неприглядная в отсутствие демократических институтов.
Если Михалков хотел показать, что даже после пыток и лагерей Котов, не заморачиваясь ни на советской идеологии, ни на внеклассовой морали, по-прежнему стремился к власти, то сон об убийстве Сталина вполне уместен. А вот на раскаяние легендарного комдива эта сцена не тянет абсолютно, потому что раскаявшийся Котов должен был сначала задуматься о людях, которых убил и сломал сам. Да, эту вину он частично искупил героизмом во время Второй мировой. Но воображаемое убийство Сталина к искуплению вообще не имеет отношения.
Действие следующего эпизода "Предстояния" разворачивается в советском концлагере. Тема эта остается больной для всех нас, что вполне понятно. Страшно, почти невыносимо знать, что в родной стране на протяжении десятилетий миллионы людей жили и умирали в адских условиях, подвергаясь чудовищным унижениям. И, на мой взгляд, в художественном кино очень сложно рассказывать о лагерях именно потому, что повседневная жизнь узников была совершенно нечеловеческой. Кинематографистам приходится или немного сглаживать кошмар, лакируя действительность, или показывать на экране неизбывный ужас, который и не снился тем, кто знает об архипелаге ГУЛАГ лишь понаслышке.
Повторюсь, я не знаток отечественной истории середины ХХ века. И, возможно, мое неприятие лагерных эпизодов "Предстояния" вызвано не их недостатками, а расхождением с моими собственными представлениями (возможно, ошибочными) о ГУЛАГе. Но, по-моему, о такой страшной теме нельзя рассказывать вскользь, лишь в одном коротком эпизоде. Логичнее было бы именно лагерные воспоминания Котова показать в его снах. Тогда любые неточности (если они есть) легко объяснялись бы нереальной атмосферой сновидения.
Следующий эпизод – разговор Дмитрия Арсентьева со Сталиным и Берия – кажется вообще лишним.
Сталин сыграл очень важную роль в отечественной истории первой половины ХХ века. Относиться к вождю народов можно по-разному, но, думаю, даже самые непримиримые антисталинисты согласятся, что ненавидят личность незаурядную. Одни называют его гением зла, другие – гением посредственности. Но не думаю, что кто-то считает этого человека мелким пакостником.
Увы, в "Предстоянии" Сталин и Берия совершают только один поступок – во время смертельно опасной для Арсентьева беседы заставляют его играть на пианино. В результате они кажутся скорее злыми шутниками, чем беспощадными властелинами огромной страны. Не спасает даже мастерство актеров: когда нет материала, то играть нечего. Настолько влиятельные, сложные и неоднозначные исторические фигуры, по-моему, не стоило делать второплановыми персонажами исторической эпопеи.
К следующему эпизоду тоже есть претензии. В принципе, история доноса, который написала на Надю Котову ее подруга, вполне вероятна. Но, на мой взгляд, рассказано это раза в полтора ярче, чем должно бы. Хорошие актеры – Андрей Панин и Лина Миримская – все делают правильно, но своей игрой расставляют точки над i с упорством плотников. А в искусстве, особенно когда речь идет о таких деликатных темах, лучше недожать, чем пережать, и отвечает за это режиссер. Только он представляет общую атмосферу своей работы.
А в данном случае надрывный пафос кажется лишним и неуместным. Кроме того, непонятно, почему понадобилось клеймить именно детей, которые отрекались от родителей, объявленных врагами народа.
Ведь далеко не все семьи живут так же дружно, как Котовы в первой части "Утомленных солнцем". Наоборот, конфликты между отцами и детьми случаются гораздо чаще, чем полное согласие. А уж когда отпрыски достигают переходного возраста, ссоры почти неизбежны.
При этом во все времена детей и подростков обоснованно критикуют за слепое следование моде, желание во всем подражать людям, которые кажутся идеалом. Именно потому несовершеннолетним не разрешается голосовать.
А если все СМИ и литература, вожди и учителя дружно славят верных сталинцев, которые отреклись от родителей-предателей, это большой соблазн для подростков – особенно для тех, кто часто ссорится с семьей. И в самом деле, очень просто поверить, что причина постоянных споров с родителями – то, что они враги советской власти, а ты – верный сторонник самой лучшей партии. Приятно чувствовать себя правым! Избежать этого искушения не всегда удается даже взрослым людям, что уж говорить о несовершеннолетних. А когда окончательно уверишься в собственной непогрешимости, то легко и просто начать судить других…
Кстати, порой в наветы палачей и самооговоры искренне верили самые близкие и вполне совершеннолетние родичи жертв. Подлинная история такой драмы рассказана, например, в "Признании" Коста-Гавраса. (Действие этой картины, основанной на реальных событиях, происходит в Чехословакии вскоре после установления там советской власти.)
Не нужно забывать и о том, что некоторые арестованные, стремясь спасти своих детей от страшной участи, в письмах к ним признавали себя врагами народа и просили отречься от недостойных родичей. Порой фальшивым признаниям искренне верили – в серьезных вопросах младшие обычно доверяют старшим…
Так что проблема детей, которые доносили на родителей и/или отрекались от них после ареста, очень сложна. В небольшом фрагменте об этом рассказать невозможно. Наверное, не стоило и пытаться…
Эпизоды, о которых говорилось выше, – это, по сути, пролог, предваряющий основное действие. Понятно стремление Михалкова отразить в своей работе все стороны жизни одной из самых сложных эпох в отечественной истории. Но Козьма Прутков не зря сказал: "Нельзя объять необъятное". В одной ленте проще создать достоверный образ времени, если сосредоточиться на одной теме и раскрыть ее убедительно и подробно, с множеством точных бытовых мелочей. (Яркий пример – недавний фильм "Петя по дороге в Царствие Небесное", где очень реалистично показана жизнь северного поселка в последние месяцы жизни Сталина и великолепно отражены все лучшие и худшие черты эпохи.) А принцип "понемногу обо всем" обычно приводит к обрывочности и множеству мелких и крупных неточностей. "Предстояние", увы, не стало исключением.
Но, когда закончился пролог, начались военные эпизоды, ради которых задумывалась картина, и действие понемногу выровнялось. Паническое бегство горожан через мост, плавание эвакуированных на стареньком буксире, вступление немцев в деревню – все это снято так, что, кажется, ты сама принимаешь участие в страшных событиях. Для ленты о войне это немало. Да, все массовые сцены показаны с точки зрения или Котова, или Нади, но как можно было сделать иначе? Любые исторические эпопеи создаются стандартно: несколько главных героев оказываются невольными свидетелями эпохальных событий. Другого способа еще не придумано.
Приглашение звезд театра и кино в крохотные эпизоды тоже вполне уместно. Конечно, даже величайший актер вряд ли сможет создать сложный, глубокий образ за пару минут экранного времени. Но, глядя на замечательных исполнителей, вспоминаешь о ролях, сыгранных ими ранее. Это помогает представить характеры и судьбы эпизодических персонажей "Предстояния" и заставляет задуматься о том, сколько ярких, незаурядных людей погубила война.
А Александр Адабашьян и Мария Шукшина совершили невозможное. За считанные минуты они создали невероятно узнаваемые, "самоигральные" образы чванливого партийного чиновника и его жадной жены. Честное слово, новую картину Михалкова стоит посмотреть хотя бы ради того, чтобы увидеть эту невообразимую парочку.
Также очень удачно подобраны бойцы штрафбата. В компании Дмитрия Дюжева, Артура Смольянинова и Евгения Стычкина под командованием Евгения Миронова можно смело отправляться на любую войну. Такие мужчины не пропадут даже в самых страшных обстоятельствах.
Увы, главная претензия к "Предстоянию" связана именно с тем, как здесь показаны страшные обстоятельства.
Пугать и шокировать зрителей можно по-разному. Например, один из самых жутких эпизодов нового российского фильма – сожжение фашистами всех жителей деревни, где были убиты несколько оккупантов.
Если бы "Предстояние" смотрели инопланетяне, то, наверное, не увидели бы в происходящем ничего страшного: ну сгоняют люди в похожей одежде (военных мундирах) стариков, женщин и детей в какое-то здание (сарай), ну поливают этот сарай какой-то жидкостью… Но обычные зрители знают, что такое убийство мирных жителей и смерть в огне, и испытывают соответствующие эмоции.
Те же самые чувства, только гораздо более сильные, переживали и истинные убийцы немецких солдат, наблюдавшие за сожжением мирной деревни из безопасного укрытия. Видеть этих людей тоже страшно, потому что очень хорошо понимаешь: на их месте и ты вряд ли осмелилась бы выйти к фашистам, тем более что даже после твоего признания крестьян, не помешавших убийству, наверное, все равно бы сожгли. (Если Вы считаете, что в подобной ситуации сдались бы врагам – я очень рада, что мои рецензии читают настолько честные и принципиальные люди, но в себе все равно не уверена.)
И до оторопи пугают попытки несчастных оправдать свое поведение: "Эти куркули САМИ ВИНОВАТЫ! Если бы нас пустили в избу, то нам не пришлось бы никого убивать…" Стокгольмский синдром в действии: жертвы оправдывают своих палачей, когда те мучают других. Это жутко и отталкивающе, но достоверно и психологически убедительно. Кровь стынет в жилах, хотя, на первый взгляд, ничего по-настоящему кошмарного на экране не происходит.
Но шокировать зрителей можно и по-другому – показывая им последствия боев и бомбежек во всей их чудовищной неприглядности. Все это в "Предстоянии" тоже есть: оторванные конечности, вываливающиеся наружу внутренности, гибель людей под гусеницами танков сняты подробно и натуралистично. Можно понять, почему Михалков сделал именно так: большая часть советских картин о Второй мировой хоть немного, да приукрашивала действительность, так что очень хотелось сказать всю правду до конца.
Проблем здесь три. Во-первых, натурализм – не категория искусства. Самые жуткие эпизоды новой отечественной ленты все равно шокируют меньше, чем подлинные фотографии и кинохроника военного времени, запечатлевшие нечеловеческие страдания несчастных жертв.
Во-вторых, чудовищные травмы можно получить и в мирные времена, – например, при стихийных бедствиях. Увы, ни в чем не повинные люди страдают не только в войну.
В-третьих, человеческая психика прекрасно умеет защищаться от стрессов, особенно если они "ненастоящие". Поначалу работает эффект внезапности, вызывая негативные эмоции, но длится это недолго. Чем больше ужасов нагнетают писатели и кинематографисты, тем быстрее читатели и зрители вспоминают, что все происходит "понарошку", и психологически абстрагируются от страшных событий, которые видят на страницах книг или на киноэкране. Одним такое поведение кажется эгоизмом, другим – вполне естественной реакцией. Ведь каждому человеку, чаще или реже, в реальной жизни приходится сталкиваться с ужасными проблемами. Так что лучше поберечь силы и нервы для настоящего форс-мажора, чем рвать сердце в клочья ради выдуманных персонажей, даже если их беды очень похожи на настоящие.
На мой взгляд, в "Предстоянии" шокирующих подробностей столько, что рано или поздно отстранятся от происходящего на экране абсолютно все зрители, как самые сострадательные, так и наиболее психологически устойчивые. Особенно перегружен кровавыми деталями эпизод атаки фашистских танков на позиции, занятые мальчишками-курсантами и безоружными штрафниками. Бессмысленная гибель стольких молодых людей чудовищна сама по себе, и, по-моему, не стоило утяжелять ее совершенно тошнотворными подробностями. В конце концов, о чудовищной смерти командира курсантов можно было бы только рассказать, не показывая ее. Шок от этого меньше не стал бы…
Но военные эпизоды 1941-го года – только часть "Предстояния". Есть еще и история поисков Котова, начатых Дмитрием Арсентьевым летом 1943-го по приказу Сталина. И к этой части возникают вопросы уже иного порядка. Понятно, зачем нужны сравнительно спокойные эпизоды фронтовой одиссеи Арсентьева – они дают зрителям возможность немного отдышаться после страшных военных сцен. Фильм от этого только выиграл.
А в проигрыше, увы, остался замечательный актер Олег Меньшиков. По сюжету его персонаж только задает вопросы и слушает собеседников, а в такой ситуации очень трудно создать яркий, достоверный образ. Это тем более обидно, что в первых "Утомленных солнцем" именно Меньшиков демонстрировал высший пилотаж актерского мастерства. Митя Арсентьев большую часть экранного времени говорил и делал одно, а думал и чувствовал совсем другое, и разница была прекрасно видна.
Да, порой в кинематографе именно молчаливые персонажи становятся центром повествования. Сразу вспоминаются Андрей Рублев из одноименного фильма Андрея Тарковского и Волшебник из "Обыкновенного чуда" Марка Захарова. Но этих очень разных героев объединяют такие качества, как огромный талант, насыщенная духовная жизнь и желание своим искусством помочь людям.
У Мити Арсентьева все с точностью до наоборот. В немногих эпизодах, где остается место для актерской игры, Меньшиков великолепно показывает духовное опустошение своего персонажа. Митя давно уже мертв, но старательно это скрывает, тщательно копируя свои манеры и интонации тех времен, когда был жив. Ни покончить с собой, ни уйти на фронт Арсентьев не может: жизни Маруси и Нади полностью зависят от него, и бросить их он не имеет права. (Кстати, появление в "Предстоянии" Марии Котовой настолько необязательно, что совершенно непонятно, зачем оно было нужно.)
Увы, возможностей проявить себя в роли у Меньшикова очень мало. Большую часть экранного времени его персонаж слушает чужие рассказы и делает из них только один вывод – Маруся и Надя по-прежнему любят Котова сильнее, чем человека, который стал о них заботиться после его ареста. Раздражение, испытываемое Арсентьевым из-за этого, вполне понятно, но слишком уж оно одномерно.
Так что вполне закономерно в диалоге персонажей Меньшикова и Маковецкого последний полностью перетягивает зрительское внимание на себя. У тихо сходящего с ума безымянного энкавэдэшника (или смершевца – не разбираюсь я в различиях) есть Судьба и Беда. А у Арсентьева в этой сцене – только мелочная досада. Жаль, что так вышло, потому что Меньшиков может сыграть очень многое, если ему предоставят хоть малейшую возможность.
А главное отличие "Утомленных солнцем" от "Предстояния" оказалось, увы, не в пользу продолжения. В первой части сюжет держался на конфликте Котова и Мити, и каждый из них был по-своему прав (точнее, по-своему неправ).
В продолжении Котов на полях сражений Второй мировой фактически искупил свою вину перед родной страной. Окончательный приговор комдиву вынесет Бог – или память боевых друзей. А Арсентьев, наоборот, ушел во тьму так далеко, что вернуться уже невозможно. Ситуацию не исправит даже героическая смерть белоэмигранта-энкавэдэшника.
Такое изменение расстановки сил настолько резко и недвусмысленно, что лично мне кажется… не очень уместным. Но это чисто субъективное мнение.
Впрочем, сколько бы ни критиковали "Предстояние", поклонники сыгравших здесь актеров вряд ли пропустят их новые работы. Всем остальным нужно иметь в виду, что картина длится больше трех часов. При этом в ней много очень мрачных (а порой и тошнотворных) эпизодов. Но, как ни странно, происходящее не кажется затянутым: события развиваются вполне динамично. А перевешивают ли достоинства "Предстояния" его недостатки – решать зрителям.
Тем, кто считает, что и старшие Котовы, и Митя погибли в финале "Утомленных солнцем", лучше не смотреть новую ленту Михалкова, чтобы избежать разочарований.
Vova
