Как-то странно и стремительно в последние годы Россию накрыла лавина "исторических" фильмов. "1612", "Мы из будущего", "Господа офицеры", "В июне 1941", "9 рота", "Слуга Государев", "АдмиралЪ" и иные варьяции в духе "Бедной Насти". Невзирая на ропот возмущенной общественности и жалобные крики киноведов, "исторические картины" захватили экраны страны, а местами даже отпихнули от корыта Голливуд. И вот когда, уже казалось, что российское кино обречено умереть "под хруст французской булки" спасение пришло с неожиданной стороны.
В ноябре 2008 года великий режиссер и гробокопатель Земли Русской Алексей Балабанов выпускает в прокат свой новый фильм "Морфий", и наглядно демонстрирует, как надо снимать фильм о прошлом. Действие "Морфия" разворачивается в 1917 году. Разумеется, на "Морфий" нельзя наклеить клеймо "исторический", как нельзя назвать "историческим фильмом", к примеру, "Андрея Рублева" , "А зори здесь тихие" или "В бой идут одни старики". Такой вот коленкор - почти любое талантливое кино, рассказывающее о прошлом, всегда выходит за рамки исторического жанра.
Дело здесь в том, что в любую эпоху Человек остается Человеком и тем самым сохраняет свой уникальный психологический ландшафт и свое уникальное содержание жизни. Эту уникальность воспроизвести нелегко. Гораздо легче и прибыльнее заполнить пустоту своих представлений о прошлом набором псевдоисторических штампов и стереотипов. И вот с легкой руки режиссера и сценариста на экранах появляются придурковатые простаки в малахаях, петровских париках или с наганами типа "Маузер". Если, такое псевдокино рассказывает о 1970-х, то обязательны - брюки-клеш, если о Великой Отечественной Войне, то - раздавленные в подвале Лубянки очки, если о Гражданской, то - галантные подпоручики, и так далее. Да, Бог с ним, с историческим реквизитом, "очки-подпоручики" – тоже нужны, но он не должен заслонять, забивать собой содержание жизни. А жизнь заключается, прежде всего, в стремлениях, надеждах, страстях, победах, поражениях или болезнях. Мы никогда не мыслим себя атрибутами материального мира к сериалу Леонида Парфенова "Намедни… Наша Эра". Всегда пребывая "внутри времени", мы не акцентируем внимания на историческом реквизите, на приметах времени, как это делают авторы костюмных исторических блокбастеров.
В "костюмной" картине Человек исчезает, теряет свое измерение. Жизнь такого героя стоит недорого, сопереживать ему невозможно, как невозможно по-настоящему сопереживать атаке каппелевцев в фильме "АдмиралЪ". В "Адмирале" ураганный огонь выглядит киношной условностью, аллюзией к "Чапаеву", но не трагическим эпизодом войны. По сравнению с такими "атаками" даже драка пьяных баб на Youtube выглядит настоящим шедевром.
В этом свете "Морфий" выглядит очень выигрышно, обладая всем, что доктор прописал. Тут налицо: и человеческие страсти, и неповторимость исторического ландшафта. Благо, что картина снята по сценарию Бодрова-младшего, а сценарий основан на сборнике рассказов Михаила Булгакова "Записки юного врача". Литературный фундамент придает "Морфию" необходимую устойчивость и весомость. Глубоко не правы те, кто считает картину Балабанова очередной вариацией на тему "Адмирала", указывая на неизбежные неточности и нестыковки. Дело здесь не в аптекарской документальной достоверности, которую, если вдуматься, вообще невозможно достичь (да и не нужно), а в художественной правподобности. Если, в "Господах офицерах", "1612", "Адмирале" торжествует игривая условность, легковесность, "киношность", то в "Морфии" эта условность уходит на задний план, в "Морфии" "кино" как бы исчезает, уступая место квазиреальности. Здесь все не понарошку. Смерть приходит незаметно, на цыпочках, а люди умирают не весело, не "в присядку", а буднично и навсегда.
Если вспомнить наследие Советского кино, то Балабанов ничего в изображении прошлого не открыл. Талантливых фильмов, рассказывающих о близком и далеком прошлом, снято немало. Характерно, что в подавляющем большинстве (но не всегда) удачные "исторические" ленты – экранизации литературных произведений. Возьмем, например, "Дни Турбиных" Владимира Басова, экранизацию романа "Белая Гвардия" того же Булгакова. Здесь нет дешевых стереотипов, нет шаблона. Заметьте, не просто борьба абстрактных белых и красных, а взятие Киева войсками Петлюры и свержение гетмана Скоропадского. В "Собачьем сердце" - не просто угнетение абстрактных интеллигентов безличными комиссарами, а уникальная операция профессора Преображенского, и штучные характеры Борменталя, Шарикова и Швондера.
Балабанов берет зрителя в охапку с первых кадров и не отпускает до конца. Юный доктор Михаил Поляков в исполнении Леонида Бичевина ("деловар" в красной футболке в надписью "СССР" из "Груза 200") приезжает осенью 1917 года в затерянное в глубине кондовой Руси медучреждение, чтобы заместить исчезнувшего уже давно коллегу, геройски спасать местное население и медленно спускаться в ад наркотической зависимости. Однако, "Морфий" - не нравоучительная притча о вреде приема морфия, нюхания клея или Советской Власти. Все это в фильме присутствует, но не качестве главного блюда, а в качестве необходимой приправы. Главное в "Морфии" - магия земного притяжения. Режиссер медленно окунает зрителя в омут тяжелого, вещественного мира бревенчатых изб, снежных вьюг и овинных полушубков, аккуратно избегая натяжек и ненужных воплей. Мощь этого кино заключена в эффекте присутствия зрителя в фильмической реальности. Степенное повествование сначала опьяняет, одурманивает публику, чтобы дать ей на закуску "естественные" эпизоды трахеотомии, ампутации ноги или фелляции. Никаких лишних телодвижений, залпов кораблей и гор убитых тел.
Зритель попадает в плен на первом же эпизоде - "Прибытие поезда". Забавно, что его колористка подозрительно напоминает первые цветные и такие странные фотокарточки Прокудина-Горского. Отдельное спасибо – оператору Александр Симонову, художникам-постановщикам Насте Каримуллиной и Павлу Пархоменко. Клубясь парами, пыхтит паровоз в морозном дыхании на фоне нефритовых небес. Доктор Поляков приезжает на полустанок, садится в розвальни, и укутан в безбрежную овчину, едет мимо сизого савана заснеженных полей, мимо вечерующих лесов и бесприютных погостов. Боже Святый, неужели это было?
На месте его уже заждались робкий, но мудрый фельдшер Анатолий Лукич (Андрей Панин), сестры милосердия: Анна Николаевна (Ингеборга Дапкунайте), Пелагея Ивановна (Светлана Письмиченко) и дремучий уют деревенской больницы. На улице серебрятся сугробы, в черном небе зеленеет звезда, в доме шелестит дровами горячая печка, бросая бронзоватые, странные отблески на зеленые склянки с морфием, и лишь где-то за линией горизонта изредка пламенеет Великая Октябрьская Социалистическая Революция.
По странному стечению обстоятельств, как и в другом, тоже весьма интересном, ноябрьском фильме, где речь идет о днях минувших, - "Бумажном солдате" доктор оказывается желательным кавалером для всех окрестных женщин. Но, если у Алексея Германа младшего советские женщины во главе с Чулпан Хаматовой тщетно стараются уболтать эскулапа на любовь, то в "Морфии" дореволюционные дамы не церемонятся и приспускают кокетливые панталоны прямо с порога. Сначала в любовницы к Михаилу Полякову попадает уездная одалиска Екатерина Карловна в исполнении обворожительной сербской актрисы Катарины Радживоевич. Затем как-то сразу в кровати у него оказывается сестра милосердия Анна Николаевна (Ингеборга Дапкунайте). Даже селянка с отрезанной ногой глядит на доктора мечтательным и осоловелым взором. Быть может, из-за того, что доктора – доки в анатомии?
Но за все приходится платить. Если космический доктор Даниил Покровский из "Бумажного солдата" в кадре вообще не опускается до врачевания, то Поляков только успевает отгребать. Его медицинская практика поражает воображение. Она похожа на бег с препятствиями. Ампутации, осложненные роды, трахеотомия, ожоги, дежурные вызовы, борьба с дифтерией, отстрел черных волков, искусственное дыхание, реанимация неизменно сопровождаются истошным ночным криком: "Доктор, Доктор!". Но неопытный совсем еще врач с помощью стопки водки, браунинга, учебника медицины и очередной дозы морфия доблестно спасает здравоохранение всего уезда. Как заведено у Балабанова, уездное бытие изобилует пикантными подробностями. Ягодицы, отрезанные ножки, блевотина, синюшные тельца, обгорелая кожа и огромное разнообразие нужников, сортиров и унитазов.
А как же Революция? Как же 1917 год? Здесь Балабанов - великолепен. Здесь он бьет без промаха. Буквально двумя мазками делает больше для раскрытия темы, чем все фильмы о Революции и Гражданской Войне, снятые после 1991 года. Сцена прибытия обгорелых тел помещиков Соборевских (как всегда виртуозен Сергей Гармаш) в сопровождении верного пожарника настолько выразительна, что Революция приобретает ореол мистического, иррационального ужаса. Это – настоящий диамант в нашем кинематографе, пусть и не такого размера как "Потемкинская лестница".
Напоследок добавлю следующее: Кое-кто уже успел обвинить Балабанова в антисемитизме и пещерном антикоммунизме. Мол, режиссер изобразил настолько гадкого еврейского члена РСДРП и столь адских крестьян, что перещеголял деникинские агитки. Это обвинение мне представляются совершенно нелепым.
Во-первых, а что, не бывает на свете мерзавцев (равно как и благородных людей) среди евреев, крестьян, дворян, русских, португальцев или представителей народности кечуа? Что разве РСДРП сплошь состояла из монголов, французов или эскимосов, но никак не евреев? Быть может, помещиков в 1917 году выжигали марсиане или жители Сатурна? Отнюдь. Алексей Балабанов очень даже щадящее и деликатно изобразил еврейского фельдшера, застрелил, правда, красиво, на взлете.
Во-вторых, обвинения в отсутствии политкорректности – это позор для самого обвиняющего, поскольку обнаруживает в нем самом нетерпимость и тиранство. Неужели Балабанов перед показом должен был встать и прочитать лекцию о крепостном праве или о еврейских погромах? Такие произведения как "Муму", "Броненосец Потемкин" и "Бедные люди" никоим образом не перечеркивают таких вещей как "Морфий", "Собачье Сердце" или "Доктор Живаго", хотя выражают взгляды с разных сторон баррикады. Наоборот, они дополняют друг друга. Задача художника – не в том, чтобы дать хирургически точное описание действительности во всем ее многообразии, а в том, чтобы художественно и убедительно показать те стороны жизни, которые волнуют лично его, а не все обиженное человечество.
В-третьих, подобные претензии - чудовищная глупость и дикость. Ведь, в чем только Балабанова уже не обвиняли: и антиамериканизме за "Брата 2" , и в русофобстве за "Груз 200". Давайте скажем, что он еще в кризисе виноват или всю воду из крана выпил. А это, ребята, – уже клиника. Если идти поводу у сторонников политкорректности, то мы начнем переписывать "Анну Каренину" Льва Толстого, поскольку самоубийство Анны коробит экофеминисток, или запретим книги о Карлсоне, поскольку образ домоправительницы обижает нянек в каком-то там американском штате. До чего мы дойдем? И как можно будет жить в таком мире?
В любом случае можно сказать, что "Морфий", безусловно, станет событием в культурной жизни России, а, быть может, и лучшим фильмом года. Хотя вряд ли, уж очень сильные конкуренты выходят в прокат в декабре.
Евгений Васильев
1509 Прочтений • [Рецензия на "Морфий"] [15.09.2012] [Комментариев: 0]
Vova
