Напряженно готовясь к работе на «Игромире» и параллельно обучаясь в стенах Останкино, я в какой-то момент задумалась — а не сделать ли мне репортаж о выставке? Не для видеожурнала, какие мы делаем для вас не первый год — а телесюжет. Поразмышлять вместе о третьей по величине игровой выставке в масштабах мира, провести параллели с Е3 и Лейпцигом... И я понесла свою блестящую идею в редакцию программы.
Выглядело это примерно так:
— А что это за Игро...э... как его там?
— Игромир. Крупнейшая в стране игровая выставка. Третья в...
— А про что?
— (терпеливо) Про компьютерные игры.
— (разочарованно) Ааа! Ну, это неинтересно! И вообще это скрытая реклама.
— Нет, не реклама. Я не промотирую эту выставку. Кстати, вот недавно был репортаж о концерте Галины Вишневской. Он был рекламный?
— Нет, конечно! Это же Вишневская, вы что, не понимаете?! А эта Игро... Игра... что это вообще за игра такая?..
То, что игровая выставка для десятков тысяч человек может оказаться настолько не в фокусе у событийно ориентированных людей, оказалось для меня полной неожиданностью. Пока я переваривала эту мысль, мне рассказали, как все-таки дать идее путевку в жизнь.
Вот если бы сделать проблемный репортаж!.. Это совсем другое дело! Найти, скажем, мальчика Васю (обратите внимание: сразу однозначно задана возрастная характеристика игрока — Т.О.), который страдает зависимостью от компьютерных игр, показать родителей, которые этим обеспокоены, и учителя, который жалуется, что Вася из-за компьютерных игр плохо учится. А потом поставить ключевой вопрос — кто же должен решать, в какие игры играть, а в какие нет? Вот это было бы интересно! Потому что это — конфликт, проблема, которую можно было бы обсудить, сломав пару дюжин копий на фоне этого вашего Игро-как-его-там.
Не знаю, как у вас, а у меня сразу заломило зубы. Как он мне надоел, этот гипотетический проблемный Вася, его учеба и вечно «обеспокоенные» родители! Книжки надо было читать ребенку на ночь, а когда подрос — знать, чем он живет и интересуется. А сейчас уже поздно — интересуется Вася исключительно ковырянием в носу. Изолированный от монитора, он немедля пересядет на диван и будет играть в аркады на телефоне или смотреть телевизор, в крайнем случае — в потолок; это очевидно даже Васе.
Надежды на ликвидацию игровой индустрии лучше забыть. Конечно, в нашей удивительной стране все возможно, но реально это означает всего-навсего, что играть мы будем не по-людски, а в добытые из-под полы пиратские или слепленные на коленке игры.
И все же профессионалы, которые собаку съели на репортажах, убеждены: про Васю будет интересно, а про выставку нет.
Все мы ждем от любого, даже самого малозначимого сюжета решения ключевых и философских проблем своей жизни — все и всегда, независимо от интеллекта, профессии и характера. Это объясняет нам, зачем смотреть материал — а дальше уже можно зрителя веселить, умилять, пугать. По обстоятельствам.
Возвращаясь к Вишневской (на всякий случай: я бесконечно преклоняюсь перед самой Галиной Павловной и ее творчеством, просто ей сегодня не повезло) — посетят этот концерт, может, тысяч пять человек, и все билетные киоски Москвы не будут неделю стоять с объявлениями «На концерт билетов нет!!!» Но зато другие несколько миллионов человек во всех концах страны, которые и не собирались туда идти — важно покивают: а, как же! Плавали, знаем!
Такой зритель, может, и не слыхал, чем занимается Вишневская, но, посмотрев репортаж о концерте — чувствует, что уверенно держит руку на пульсе культурной жизни страны. Все это за три минуты и не отрывая зад от дивана. Теперь, придя на работу, можно небрежно сказать: не пойду на концерт, уровень как-то снизился в последнее время. Или: интеллигентный человек просто обязан пойти! Это неважно — ключевой вопрос насыщенной духовной жизни успешно решен.
А вот новости игр ничего ключевого не цепляют в жизни зрителя. Он разве что слегка оживляется, когда речь заходит о вложенных в индустрию больших деньгах, и то ненадолго. И как следствие — ему неинтересно. Мы можем до посинения говорить, что игры — новый вид искусства, нисколько не уступающий, скажем, кино — бесполезно. Этот «новый вид» не вписан в его культурную программу.
Чтобы вписать его туда, надо поглотить огромное количество информации, составить о ней впечатление, а для этого, о ужас, придется думать. В энциклопедии у него на полке не найдется общепризнанного мнения о Half-Life или Сиде Мейере. А стало быть, он не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть это мнение, ни даже просто принять без раздумий. В итоге — гарантированная посадка в лужу. В первую очередь — перед лицом собственного ребенка. Некомфортно.
Гораздо проще идентифицировать игру как смертельную опасность и восполнять эмоциональный дефицит, ужасаясь новым подробностям компьютерной наркомании. Как драматургический ход, по соотношению эффект/затраты это очень грамотное решение, причем интуитивно понятное зрителю.
Вот так и получается, что взрослые, умные люди, третий год подряд проживая с Игромиром в одном городе, не только ничего не знают о нем, но даже не в силах запомнить название.
Мы остановились на том, что компьютерные игры не включены в нашу культурную программу, а потому надежно скрыты в «слепом пятне» у большинства наших современников. Тема не на слуху, и чтобы ориентироваться в ней, нужно самостоятельно найти и поглотить большое количество информации — а никакой социальной потребности в этом нет. Имеем совершенной формы замкнутый круг и полный информационный вакуум.
Вы скажете: но есть же игровые телеканалы и передачи? Есть. Но каналы эти, прямо скажем, совсем не федеральные, и уровень программ пока очень невысок — в частности, потому что мало кто готов в них серьезно вкладываться. И вещают они от игроков — игрокам, оставаясь в пределах той же резервации.
Вы скажете: ничего, пройдет еще максимум двадцать лет, и проблема решится сама — окончательно и бесповоротно обзаведутся детьми те, кто не сможет ответить им на вопрос: «Папа, а как люди жили, когда не было компьютерных игр?» Не надейтесь — нежелание думать не покинет человечество никогда.
Я знаю одного издателя компьютерных игр, который совершенно серьезно допытывался у игровых журналистов: «Ну согласитесь, взрослым людям нужны только казуальные игры! Он вошел в игру, пять минут пострелял там, и назад — у него нет времени, ему работать надо и семьей заниматься». Конечно, с таким подходом он не в самом первом эшелоне издателей, но позиция показательная.
У меня пока нет ответа, как построить репортаж интересно для зрителя и кто подберет треклятому Васе такие игры, чтобы он наконец вынул палец из носа и пошел учиться. Придумаю — поделюсь. Задумаемся пока над шкурным вопросом. Что делать нам? Меня неожиданно перестала устраивать резервация в тени этого гипертрофированного неудачника.
На первый взгляд, дело как будто безнадежное. Мы можем рекламировать игры за семейным ужином, доказывать, что играющий в них может быть успешным, умным и спортивным, можем создавать сообщества, даже организовать демонстрацию — ничего не выйдет. Воспитанные на хороших ролевых играх, мы с вами понимаем, что механическое решение не бывает правильным, так как лишает нас самой возможности выбора. А это вопрос личного выбора.
Мы — в редакции — смотрим на игру не как на отдельный продукт, где можно побегать, а можно пострелять. И даже не в исторической перспективе — там стреляли лучше, а вон там хуже. А в общем, с позволения сказать, культурном контексте. Что она привносит в общую «корзину» этого вида искусств, что она дает лично нам.
Мы цитируем игры при обсуждении важных для нас вопросов — как цитируем книги и кино. Что это? Это мы ищем и находим там ответы на ключевые и философские вопросы, о чем мы говорили выше. При реализации свободы выбора в «Ведьмаке» у Андрея Ленского, к примеру, был натуральный шок, какой бывает от хорошей книги. Лично у него игры вписаны в культурную программу, и когда он приводит пример из игры — потому что эта аналогия оказалась ближе всего к тому, что он хотел выразить, — собеседник чувствует легкую пустоту в грудной клетке и понимает, что жизнь его в чем-то обошла. Но за этим стоит большой труд трех десятилетий постоянного осмысления игры (любой игры) как части общей картины мира.
Этой же цели служит блок аналитики. Мы перевариваем и озвучиваем разные аспекты нашего игрового пространства, давая повод для размышления и дискуссии. Переосмысливая значение игры для себя, вы вписываете ее в свою жизнь.
Тут кто-нибудь обязательно скажет: «Татьяна, у вас процессор не перегрелся? Какие, к кулерам, произведения искусства?! Сколько выходит игр, и сколько из них — произведения?» Я соглашусь... почти. В самом деле, отчасти проблема в том, что до искусства сейчас дотягивает малая доля игр. 90% игростроя сейчас занято примерно тем, чем были заняты в литературном плане Ломоносов и его российские современники. А может, точнее будет даже аналогия с Гомером. Они строят метод. Ищут, куда тут лошадь запрягать. И хотя в игроделании уже есть ярко выраженные произведения даже с традиционной точки зрения (The Last Express, «Ведьмак», Loom, Fallout, Arcanum...), метод, лежащий в основе, еще не на потоке.
В литературе и кино все уже проще. Люди знают, что есть роман и что — рассказ, что такое темп и ритм, зачем нужны экспозиция и кульминация. А в игроделании много ресурса уходит, грубо говоря, на то, чтобы составить слова в предложение. Не сотворить изысканный рисунок звукописи, а просто расставить по местам подлежащее и сказуемое, постаравшись не забыть о падежах.
Баги или кривой интерфейс — это, говоря литературными аналогиями, не «плохо выстроенная сюжетная линия», не «провисающая кульминация» и даже не «дефект стиля», это «моя голова не есть это мочь». Игроделы, пытающиеся творить искусство (не только в сюжетном плане, это важно!), фактически подвисают на стадии перевода своих мыслей на язык игры. Но процесс идет.
Давайте будем активными соучастниками современных Гомеров и Ломоносовых? И когда накопится критическая масса, это будет интересно всем, даже тем, кто отродясь не играл. Как Галина Вишневская. «Выходит «Ведьмак 2»? Ну конечно, знаю — за кого вы меня держите?»
Vova
