Бывают поездки, подготовка к которым сама по себе интересна. Как, например, эта.

Безопасная одежда и обувь, респираторы, дозиметры... Изучение маршрута и обстановки. Нахмуренные брови друзей: «Ну вы смотрите там, осторожно...», трагические глаза родственников: «Куда ж вас несет? Вам же еще жить и жить!», нервные улыбки коллег. Бородатые шутки вроде: «Так как вас потом называть? Ваша светлость? Ваше сиятельство? Или, может, на немецкий манер, с приставкой «фон»?»

Но собраны вещи, теоретическая часть твердо усвоена и освоена, навязчивое внимание окружающих остается позади. Впереди — Зона отчуждения.

Подходы

Ощущение Зоны началось еще с Киевского автовокзала. Подпирающие небо полуразрушенные бетонные колонны... Брошенный посреди дороги проржавевший кузов белых «жигулей»... Причудливые пестрые конструкции «Макдональдса» — и паренек с опухшим лицом, неловко бредущий мимо, как настоящий зомби с «Янтаря»...

Впрочем, принято считать, что Зона начинается с КПП «Дитятки». Именно здесь она отгораживается от остального мира забором из «колючки» в человеческий рост, массивным шлагбаумом и яркими знаками.

Упитанный старлей хмуро изучает список «личного состава». Осмотрев группу, он, несколько подобрев лицом, бурчит себе под нос что-то вроде: «Ну, это еще куда ни шло». Оказывается, несколько дней назад в Зону безуспешно прорывалась группа горе-журналистов с какого-то телеканала. Их каблуки и декольте были встречены тут, прямо скажем, без понимания...

Почти сразу за «Дитятками» меняется дорога: асфальт покрыт «латками» ржавого цвета, микроавтобус начинает ощутимо потряхивать. По обочинам топорщится густой лес, мелькают синие знаки с названиями деревень. Позади Черевач — лес как лес; а чуть дальше в селе Залесье, протянувшемся вдоль дороги, уже видны дома среди леса. Нежилые дома.

По дороге в Чернобыль начинают рушиться привычные представления о Зоне. Тут ожидаешь увидеть остовы домов, темные оконные проемы, скелеты крыш; выжженную бесплодную почву, покрытую язвами белесоватого налета; ярко-желтый лес табличек «радиация»; свалки ржавеющей техники, труб, всяческий мусор; и руины, в которых никто не живет.

Вот эти представления и ломаются за тот короткий промежуток времени, пока мы едем. Потому что вокруг — Жизнь, зеленое царство...

Чернобыль

Уютный чистый городок, типичный районный центр советского образца. С неизбывным Ильичом на площади. Невольно вспоминается лукинский Гуляй-Град — но, впрочем, скоро замечаются детали, нарушающие пасторальную картину. Детей нет, женщин почти нет, типичная одежда — камуфляж. Примерно как у нас.

На уличном табло ползет зеленая надпись — сегодня радиационный фон равен... Символично.

Все коммуникации здесь проводятся над землей — копать небезопасно, грунт «грязный». Но город живет, работают санстанция, прокуратура, библиотека и даже кружок художников. Частный сектор, составлявший до аварии большую часть города, в основном заброшен. Население города, более семи тысяч человек, проживает в пятиэтажных хрущевках. Работают посменно — постоянное проживание в Зоне отчуждения запрещено. Около трех тысяч человек работают на АЭС, прочие заняты дезактивацией, дозиметрией, экологией и обслуживанием.

Офис «Чернобыльинтеринформа» встречает нас «приветом из детства» — радиометр у входа подозрительно знаком, не хватает только голоса: «Возьмитесь за поручни... Не подглядывайте».

Краткий инструктаж по технике безопасности.

— От проводника не убегать,

— Никуда не садиться, ни за что не хвататься.

— Плоды-ягоды не есть, не пить, не курить, на мох не наступать...

— ...хотя как вы на него не будете наступать, когда он тут везде?

Кирпичные пятиэтажки все еще сопротивляются натиску леса, выступая белыми скалами над волнами зеленого моря. Частные же сектора Чернобыля постигла иная участь — над ветхими крышами уже раскинулся плотный шатер. Заборов нет, подступы к бывшему жилью охраняет лишь крапива в человеческий рост. Кстати, очень жгучая!

Наиболее целым выглядит дом, защищенный табличкой: «Здесь живет хозяин дома». На другом — не стертая временем и непогодой надпись «Прости и прощай, мой дом!». На некоторых — ничего.

В первый дом у дороги мы не заходим — крыша зияет провалом, почерневшие балки, крупные комья золы — следы пожара. Чуть дальше от дороги уцелевший домик. Сильно пригнувшись, заходим, наши берцы оставляют рельефные следы в многолетней пыли. В крошечной комнатке с низким потолком железная кровать, фанерный шкаф и кирпичная печь. Обычный интерьер, знакомый по лагерю новичков на Кордоне. Все ценное отсюда давно вынесли, только на подоконнике приютилась сиротливая конвалюта ацетилсалициловой кислоты, той, советской.

Справа от входа — лестница в погреб. В «Сталкере» здесь было бы отличное укрытие от выброса. Увы, от реального выброса оно не спасло.

Самодельная клетка. Никто теперь не скажет, для кого она была предназначена. Для кроликов? Или, быть может, нутрий? Решетчатые дверцы нараспашку — наверное, хозяин выпустил животных, прежде чем уехать.

Еще один дом, полный свидетельств поспешного бегства и грабежа. Двери нет, пол прихожей грозит провалиться, порог прикрыт стеганой ватной курткой колхозно-тюремного образца. Здесь сразу бросается в глаза обветшалый диван с высокой спинкой (зеркало из спинки вынуто, а узкие полочки не тронуты), розовые узорчатые обои, над диваном календарная стенка (кусок картона с картинкой, на который крепился отрывной календарь). На картонке синей ручкой запись «стенка полисянка» и номер телефона, пять цифр. Где эта стенка «Полисянка», производства Житомира?

Желтые от времени страницы пыльных, как все вокруг, газет; учебник правил дорожного движения. Среди вороха бумаг черно-белое фото молодой женщины с белокурым ребенком в матросском воротничке. Белый квадратик письма, нет, мы не будем разворачивать его. «...Щиро вітаю тебе з днем весни, з 8-м березня...», это не письмо, это прямоугольник открытки. Карманный календарик — яркая бабочка, год 1986...

Снова трясемся по пятнистому асфальту. Справа по курсу остаются площадки стадиона, там — «грязная» техника, осталось ее немного, изрядная часть дезактивирована и пошла на металлолом. Движемся к реке. И вот перед нами — «кладбище кораблей».

Кладбище кораблей

Небольшая речная заводь, по краям обросшая круглыми листьями ярко-желтых кубышек, а у противоположного берега — ржавеющие корабли. Их тоже постепенно «выводят в расход», сейчас мы видим около десятка судов, а несколько лет назад их здесь было поболее.

В 1986-м они возили песок для тушения реактора. Проводник рассказывает, что от них и сейчас сильно фонит, как и от воды, и от того, что в этой воде растет. Домингеса радиоактивная вода не пугает, он рискнул спуститься и сорвать солнечно-желтый цветок.

Недалеко от порта — пожарная часть. Перед заездом в нее располагается скульптурная композиция. «Тим, хто врятував світ». Необычный памятник: нет в фигурах привычной величавой статики. Группа людей занята делом, словно на мгновенном фотоснимке. К этому памятнику возлагают цветы, приезжают «видные политические деятели» — а официально его не существует. Ни в каких списках не значится. Потому что создали скульптуру сами жители города...

Впереди нас ожидает электростанция, но по пути — несколько остановок. Проверка документов на КПП при въезде в десятикилометровую зону. Затем с моста над Припятью открывается вид на ЧАЭС, безусловно, заслуживающий внимания. Злополучный четвертый, недостроенная «третья очередь» — пятый и шестой энергоблоки, исполинский усеченный конус градирни. Слева маячит призрачно-серая решетка — закрытый объект «Чернобыль-2», антенна системы раннего обнаружения пуска баллистических ракет. Туда нас, к сожалению, не пустят.

За окнами мелькает лес Чернобыльской пущи, весь утыканный табличками «Берегите лес»... Стоп. Белый щит с надписью «с. Копачи». Выходим.

Тут что-то не так... Лес есть, а домов среди деревьев не видно. Проводник показывает на крупный холм, украшенный знакомым желтым треугольником. Вот он, дом. Был когда-то. Копачи (ну и название!) теперь закопаны. Село было накрыто радиоактивным «пятном»; дома пришлось разрушить и полностью засыпать землей.

Станция

На подъездах к станции нас предупреждают: снимать уже можно далеко не все. Иначе, говорят, охрана будет нервничать и может попытаться засветить снятые кадры. Ну а флэшки цифровиков могут оказаться засвеченными совсем радикально.

Конечно, мы снимаем в первую очередь то, что нельзя. Комплекс подстанций АЭС и вот этот ядовито-желтый подъемный кран за смотровой площадкой энергоблока...

Высаживаемся, осматриваемся. Слева монумент «Прометей» — изначально он стоял в центре Припяти и был одним из символов города, а после катастрофы был перемещен к АЭС. Справа от точки высадки — охладительный водоем и железнодорожный мост над ним.

Обстановка вокруг АЭС стала для нас некоторой неожиданностью. Буйная зелень, аккуратные здания, работники без спецкостюмов — обычные люди, кто в летней форме, кто и вовсе «по гражданке», рукава короткие, головных уборов часто нет. И это здесь, в непосредственной близости от 4-го энергоблока!

Впрочем, люди здесь далеко не единственные живые существа. Мы на мосту, под нами желтые воды пруда (эта вода использовалась для охлаждения реакторов вплоть до полной остановки АЭС), а в воде — рыба!

Глазам не верится, столько рыбы просто не бывает... А нас уже ждут местные любимцы — знаменитые чернобыльские сомы, для которых мы захватили традиционную буханку хлеба. Каждый рыбак мечтает поймать такого сома — на глаз длина красавцев не меньше двух-трех метров. Под площадкой их кружит не меньше десятка. Огромные пасти почти на лету хватают хлеб. Похоже, к угощению здесь привыкли.

Проходящий мимо сотрудник ЧАЭС говорит, что мы еще «во-от таких здешних налимов не видели». Охотно ему верим.

На заметку: в том, что сомы вымахали до таких размеров, «виновата» радиация. Если бы не она, рыбаки растаскали бы их, не дав вырасти ...

Наша цель на территории станции — объект «Укрытие», саркофаг, возведенный над четвертым энергоблоком. Смотровая площадка расположена в нескольких сотнях метров от объекта. По центру площадки — еще один монумент, на этот раз уже всецело официальный. Сложно не узнать этот фундаментально-уродливый стиль: из-под земли торчат две безликих каменных руки.

Масштабы «Укрытия» впечатляют — исполинская «вавилонская башня», испещренная лестницами и переходами, обвешанная строительными лесами. Причудливая форма сооружения, обилие выступов, пристроек, неожиданных углов царапают глаз — будто чересчур настойчивый ребенок захотел использовать все детали «конструктора».

Юлия вспоминает собор Снежной Богородицы в Праге. Да, пожалуй, есть нечто общее...

Далее дорога ведет нас в сторону Припяти. Остановка на печально известном «Мосту Смерти». Говорят, что, услышав об аварии на атомной станции, горожане пришли сюда полюбоваться пожаром. Говорят, что позже здесь поставили оцепление. И еще говорят, ни те, ни другие не прожили потом и нескольких месяцев...

Припять

На въезде мы проходим через последний на нашем пути КПП. Шлагбаум остается позади. Мы — в Мертвом городе.

Жутковато-научное слово «дезактивация». После аварии все деревья здесь были вырублены, дерн срезан, земля перекопана «на глубину штыка», все, что мылось, было вымыто... Повсюду стронций, цезий, полоний... Все это навязывает жутковатый образ — ожидаешь увидеть «голый» асфальт; битый кирпич, бледный бетон.

Но «жестокая» реальность беспощадна к нашим представлениям. Проспект Ленина, на который неспешно въезжает наш микроавтобус, мало чем отличается от лесов Чернобыльской пущи. Асфальт стремительно сдает позиции, ветви деревьев почти цепляются за автомобиль. Здания почти неразличимы в густой листве. С трудом припоминается, что в игре локация начинается именно с этого проспекта.

Когда за деревьями мелькают буквы «...Полис...», мы сворачиваем и движемся по улице Курчатова до улицы Леси Украинки, а оттуда — на Спортивную. Здесь нас ждет бассейн «Лазурный».

Первое, что мы умудрились сделать, войдя в здание бассейна, — это потерять нашего проводника. А едва потеряв — тотчас обрадоваться временно обретенной свободе и разбежаться в разные стороны, смотреть и снимать, не теряя, впрочем, осторожности.

На самом деле «Лазурный» — это не бассейн, а полноценный спорткомплекс. Если подняться на второй этаж, попадаешь в чудовищно пыльный спортзал. Краска на стенах осыпалась или отбита вместе со штукатуркой, полы у дальней стены разобраны. Ярким пятном на противоположной стене белеет прямоугольник баскетбольных «ворот». По залу разбросаны сдувшиеся мячи. Поднимаемся на этаж выше, через душевые, темный коридор (благо фонари у нас с собой) — и оказываемся на балконе над знаменитым бассейном, чуть ниже верхней площадки вышки для прыжков в воду.

Воды здесь давно нет. Как и стекол в узких оконных рамах. По словам сопровождающего, бассейн работал и после аварии.

Автодром и колесо обозрения

До парка аттракционов мы добрались пешком от улицы Лазарева, через дворы, на ходу фотографируя желтые яблочки, черные ягоды, противогаз и портрет одного из вершителей судеб советской эпохи. Раздвинув свисающие до земли ветки ивы, выходим на площадь...

Здесь проводники любят демонстрировать коварство Зоны. Подносим дозиметр к участку асфальта в полутора метрах от карусели, а затем — к аттракциону «Автодром». Разница показаний повергает в шок: от ощупывания машинок определенно стоит воздержаться.

Аттракцион зарос травой, качели-лодочки оборвались (возможно, под собственным весом), одна из лодочек лежит посреди площадки; грустно выглядит и маленькая карусель. Но в центре внимания, конечно, колесо обозрения. Мы идем к нему с чувством узнавания старого друга, с которым давно не виделись: ну, здравствуй, Колесо, вот и довелось свидеться «в реале»... При ближайшем рассмотрении понимаем, что в той, «виртуальной», Припяти оно явно помасштабнее. Проводник предупреждает, что скоро аттракционы закроют для посещений. Колесо грозит обрушиться. Жаль.

Проходим по узкой дорожке мимо портретов вождя пролетариата. Перед нами гостиница «Полесье» и дом культуры «Энергетик». Ага, вот и знаменитый мох в большом количестве. У нас двадцать минут на осмотр площади и объектов, получаем инструкцию «очень внимательно смотреть под ноги» и привычно бежим в ДК.

Дом культуры «Энергетик»

В холле взгляд первым делом падает на знакомое панно с инженерами-атомщиками, танцующими гуцулами и барышней-колхозницей. Поднимаемся по мраморной лестнице на второй этаж. Во-первых, оттуда лучше видно картину. Во-вторых, здесь вход в актовый зал, в котором, помнится, медитировали монолитовцы.

Зал темный, пыльный и пустой. Доски пружинят под ногами, сцену загромождает осветительная аппаратура, свисающая почти до пола. На обрывок розового занавеса через пробитую крышу падает одинокий луч солнца. От попыток зайти за кулисы приходится воздержаться, доски прогнили, пол зияет черными провалами. В игре именно здесь висит часть панно, украшающего холл ДК. Та самая, на которой инженер с рулоном чертежей.

На первом этаже обнаруживается чудом сохранившееся зеркало с черными пятнами съеденной временем амальгамы. Рефлексы сильнее обстоятельств — наши дамы немедленно «приводят себя в порядок».

Из дома культуры, перепрыгивая через подушки мха, добираемся до гостиницы. На полу «культурный слой» из штукатурки и битого стекла, стены покрыты «сотами» растрескавшейся от времени краски. В некоторых номерах обстановка относительно сохранна: знакомые шкафы с застекленными дверцами, стулья... Но контраст между интерьерами и исправно висящими на дверях номеров «Списками материальных ценностей» разителен. Двадцать шестой номер девственно пуст — видимо, тайник здесь искали тщательно.

С пентхауса гостиницы весь город — на ладони. Вид на станцию тоже хорош. Понятно, почему двадцать два года назад именно на верхних этажах гостиницы был развернут первый штаб «ликвидаторов», оперативно свернутый после радиометрии.

А сейчас на месте бывшего штаба растет береза.

И, пожалуй, именно эта картина, наше последнее впечатление в Припяти — молодое деревце, выросшее на верхнем этаже небоскреба, — стала для нас символом этого города.

Обратная дорога порадовала неожиданной встречей. Недалеко от Рыжего леса (от него, к сожалению, осталось лишь несколько сухих стволов) пасется табун лошадей Пржевальского, голов десять. Диана, наш оператор, с камерой наперевес самоотверженно крадется к ним, по, возможно, «грязной» траве...

А проводник машет рукой: лошади, мол, это обычное дело, вот был случай — чуть не столкнулся нос к носу со стадом диких кабанов в полсотни штук, вот это было дело! А лошадей здесь много, и олени развелись, а живности помельче — и не сосчитать ...

«Мертвый город». Эти слова накрепко приросли к Припяти. Город-музей, город-призрак, город-кладбище... Действительно, в Припяти как на кладбище — тихо, спокойно, пахнет травой и пылью. И вместе с тем город наполнен жизнью. Парадокс? Вовсе нет.

Те, кто возвращался из Зоны отчуждения, нередко писали про якобы испытанный ими «мистический» страх... Смутное чувство «взгляда в спину», «молчаливый укор». Сказать по правде, ничего подобного мы не ощутили...

Люди считают, что именно они — душа города. А тело без души — труп. Отсюда и страх. Пустые дома, тишина, бесчисленные следы прошлого, знаки «Здесь были люди». Все напоминает нам о том, что мы в гостях на Земле, пришли и уйдем. Мы едем в покинутые города, чтобы заглянуть «за край», туда, где нас уже не будет, и отворачиваемся в суеверном страхе, боясь увидеть жизнь-без-нас.

Но если следовать логике «люди — душа города», живым мы должны назвать многомиллионный мегаполис, задыхающийся в клубах смога, закованный в асфальт и бетон. Нет. На наш взгляд, такой город куда больше похож на агонизирующего больного, чем буйно цветущая, утопающая в зелени Припять.

Уникальное место, где природа вырвалась из цементного плена. Место, где бьет ключом первозданная жизнь.

Без человека.

Наша экскурсия не закончена. Мы продолжаем ее в видеожурнале, где вас ждут видеорепортаж и авторская фотогалерея.