Монголам нужны всего две вещи, одна из них - не мозги.
Одинокий волк иногда забредет в эти земли в поисках добычи, осмотрит все своими голодными глазами и поспешит дальше, стараясь прокормить свое поджарое тело, потому как ничего путного в этих суровых местах нет. Есть лишь монголы. В далекие времена, неизвестно чем ведомые, забрели они, как и этот волк, в земли у берегов реки Онон и там и остались. Здесь никогда не было вкусных и упитанных животных, никогда не было тепло и не росли фруктовые деревья. Зачем они здесь поселились, монголы и сами не знали. Зачем они продолжали здесь жить, монголы не знали тем более.
Я был выбран, чтобы написать летопись Монголии, потому как мы собирались покидать эти пустынные земли. Жизнь стервятников наконец опостылела монголам, и среди них появился один, который сказал: "А пошло оно все в ж...!" Звали его Темучин, или Темыч по-нашему. Он сказал, что нам, монголам, нужны всего две вещи: мозги... нет, простите, мозги нам не нужны... большие зеленые пастбища, чтобы пасти наш скот, и враг, с которым мы могли бы воевать. Мы, монголы - нация воинов! У нас есть агрессия и нет мозгов - нам просто жизненно необходим противник!
Но тогда один умный, по нашим меркам, монгол спросил: "О, мудрый Темучин, как группа таких жалких вонючих воинов, ютящихся в тентах и разбросанных по всей Монголии, как помет стервятника, может начать поход за мировое господство?" И отвечал ему Темучин: "Заткни свой поганый монгольский рот. Как надо, так и может. Мы станем единой армией. Мы объединимся и пойдем в поход не для нашей славы, а для славы Монголии! И мы победим. Мамой клянусь!"
Темучин объединил племена. Те, кто не хотел встать под его руководство, были заживо сварены... Я ведь вам уже говорил, что есть нам практически нечего... да-а, вот так вот... Темучин взял яка, основательно его подстриг, насадил клок шерсти на копье и назвал это своим знаменем. А нам, монголам, что - пусть он хоть трусы свои на это копье посадит, лишь бы нас не трогал. Темучин собрал свое войско и держал перед ним речь. Он называл себя "карой божьей", мы называли его "в семье не без урода". Но в целом речь воинам понравилась. Этот день вошел в историю. Это был первый день великой Монгольской империи. Отныне Темучин стал "Великим Ханом", или Чингиз-Ханом.
Не жди хорошего от плохих китайцев.
На земли монголов пришла зима. Все замерло, скованное холодом, голодом, унылым пейзажем и снегом, окутавшим все вокруг. Единственное движение - это пар, идущий изо рта свирепых монгольских воинов, бороздящих степи в поисках достойной битвы. Вместе с успехом к Чингиз-Хану пришли и враги. Один из них - Кушлук. Он обосновался в племени Кара-Китай, образованном, видимо, из китайских эмигрантов, и заявил, что он тоже имеет право называться Великим Ханом: у него тоже есть лошадь, тоже есть усики и козлиная бородка, так что он не меньший хан, чем какой-то там Оттемучин. На это Чингиз-Хан не мог не отреагировать. Надо было преподать урок завравшейся плешивой собаке. По старинному монгольскому обычаю надо было отрезать этой собаке Кушлуку голову, вырвать язык и немедленно его съесть сырым, пока тот еще дергается. Брр... гадость, но что поделаешь.
Чингиз-Хан преподал хороший урок не только Кушлуку, но и всем вражеским землям. Великий Хан, когда злился, а это было практически постоянно, не принимал послов. Орда монгол совершала набег на город, уничтожала любое живое создание, посыпала солью поля и сооружала гору из человеческих черепов. Откуда мы, монголы, брали столько соли в наших бедных степях, это наше монгольское дело. Вы, думаю, знаете, что в человеке уйма соли, а нас, монгол, много - вот мы эту соль из урины и выпариваем, но только никому ни слова, это наша монгольская тайна. После этого соседние города делали все, чтобы избежать гнева беспощадных монголов. Захотел Чингиз-Хан, чтобы все население города изображало из себя стадо диких яков - население будет изображать диких яков, обрядятся в какие-нибудь лохмотья и бегают, думая, когда же сдохнет этот монгольский придурок. Захотел Чингиз-Хан, чтобы ему принесли неведомую птицу Уа-Уа, весь город носится, ищет неведомую птицу Уа-Уа. В конце концов, найдут осла, побреют, чтобы лишь на макушке хохолок остался, крылья приделают и несут Великому Хану, а хан смотрит и радуется, скотина. Вот так и развлекался наш маленький Темучин.
Support должен быть.
В конце концов, вся Монголия подчинилась власти Великого Хана. Нет бы ему и успокоиться, ан нет. Монгол не остановится, пока он может держать копье и ездить на лошади. Монголу надо воевать, монголу надо убивать. Я же вам говорил, что монголам нужны две вещи, и одна из них - не мозги. Перед ханом было два варианта: на востоке был Китай, на западе - Персия. Хитрые китайцы, понимая, что им светит далеко не самая лицеприятная перспектива, подсуетились и предложили Чингиз-Хану поддержку, если тот организует поход на запад. Доверился Великий Хан хитрым узкоглазым китайцам и пошел на восток. Но иной китаец хуже еврея. Зажали они, короче, всякий support: ни тебе обещанных солдат, ни ресурсов. Похоже, настала пора преподать еще один урок. Чингиз-Хан направил свое войско в Китай, самую большую и развитую империю в мире.
Это была восхитительная резня! Мы убивали и убивали китайцев. Мы резали их везде: мы резали их в полях, мы резали их в городах, мы резали их на улицах и в домах, мы резали их в душе, мы резали их, когда они смотрели телевизор. Мы уничтожили тысячи и тысячи маленьких, просящих пощады китайцев. Еще долго все, кто отважится прийти в разоренный Китай, будут поражены горой человеческих и лошадиных черепов. У этой победы было одно важное достижение - технология. Мы, монголы, ясное дело, ничего в технике, как ни понимали, так и не понимаем, зато мы захватили китайских инженеров, которые будут строить для нас военные машины и ковать победу Великому Хану. Теперь у нас есть осадные машины, можно, наконец, идти и на Персию.
Когда-то мать Темучина ела дикие корни и грызунов, запихивая все, что не могла съесть сама, в рот подраставшего отпрыска. Но потомки Чингиз-Хана не будут голодать! Они будут купаться в золоте персов.
Храбрый Сабантуй Бабуян.
Тяжела жизнь монгола на войне. Ему приходится пить дождь, горькое молоко яков и кровь лошадей, есть сухое мясо и своих собратьев. Тяжела жизнь монгола и в мирное время. Ему приходится пить дождь, горьк... Одним словом, тяжела жизнь монгола. Если ты родился монголом, то это все равно, что быть чукчей - во-первых, диагноз, во-вторых, на всю жизнь и, в-третьих, все издеваются.
Сейчас в Персии сидит Кварарм Шах. Сидит и не подозревает, что непобедимое монгольское войско, уставшее есть своих сородичей, медленно, но неумолимо, как саранча, подбирается к границам его царства. У него будет только один шанс, другого мы ему не предоставим. Одна битва, которая должна решить все. Мы ведь уже так близко к заветной цели, мы уже чуем золото, по ночам мы просыпаемся от того, что кто-то во сне начинает загребать руками горы, горы золота и своими хватательными телодвижениями будит всех спящих рядом. Попутно Чингиз-Хан послал Суботай Ба'атура, или Батыра, если по-русски, чтобы пощипать Россию, которая представляет из себя группку разобщенных княжеств. Так что храброму Сабантую Бабуяну не доставит особых проблем взять их одно за другим.
Полумиллионная армия персов была разбита армией монголов в два раза меньшей по размеру. Самарканд, неприступная столица Персии, которая должна была выстоять как минимум год, пала за пять дней к ногам непримиримых монголов. Ну, мы, монголы, ясное дело, по этому поводу занялись любимым развлечением - строительством пирамид из черепов. Сначала мы переловили и поубивали всех мужчин, женщин и детей. Но нам этого показалось мало, тогда мы поймали и поубивали всех слонов. Но нам и этого показалось мало, тогда в ход пошли собаки, кошки, а также крысы, хомячки и прочая мелкая живность... Скажите, вы когда-нибудь пробовали скальпировать хомячка? Крайне утомительное занятие. Когда же с этим трудоемким хобби было покончено, мы, бравые монголы, смогли, наконец, осмотреться.
Для начала тем, кто все-таки успел своевременно спрятаться или же был взят в плен для последующих истязаний, было влито расплавленное серебро в глаза и горло. Что поделать, суровые монгольские традиции. Ох, сколько добра на это дело ушло. То бы серебро продать, а не на всякую гадость изводить.
Монгольская империя теперь простиралась на семьсот тысяч миль: от Тихого океана до Черного моря. Теперь перед нами были Месопотамия, где много-много диких месопотамцев, и Россия, где просто немерено не менее диких русских. Но это потом, пока же мы, монголы, занимались тем, что пили из фонтанов персов, справляли в них свою нужду, а потом снова из них пили, ели тропические фрукты и щербет. Для воинов, рожденных в тенте чуть ли не на голой земле, казалось, что Чингиз-Хан своим начищенным сапогом проломил для них врата рая.
Печальный конец мощного старика.
Смерть старого одинокого волка никогда не отличается изяществом. Сначала он теряет свой стремительный бег и гордую поступь, потом у него выпадают зубы, потом он начинает питаться падалью, в конце концов, его мудрую, серую голову разъедает плешь, которую он вынужден изо дня в день старательно зачесывать. А потом волк просто умирает, оставив миру лишь свои открытые глаза, которые через пару мгновений выклюет местная шваль, беззубый рот и истощенное голодом тело, представляющее собой лишь слегка обтянутый кожей скелет, да и то не во всех местах.
Великому и непобедимому Чингиз Хану теперь уже восемьдесят с лишком лет... Однажды он вызвал своих сыновей и сказал им: "Мои наследники будут носить золото. Мои наследники будут иметь красивых женщин. Они будут есть мясо и пить вино. И они забудут, кому они всем этим обязаны..." Он говорил и говорил, он плакался, что его забудут, что его деяния падут прахом, что через один - другой десяток лет никто и не вспомнит, что был на свете Великий Хан. Его никто не перебивал, все знали, что этому мощному старику надо выговориться. "Я не умру, - продолжал он, - пока ты, Огатай, не пообещаешь, что продолжишь поход". Четвертый сын Чингиз-Хана, услышав о подобной перспективе, незамедлительно поклялся на всех известных ему языках, лишь бы грозный тятя, наконец, перешел в мир иной.
Огатай вышел из шатра Чингиз-Хана. В руке у него был лук отца. Исполненный пафоса, он расставил кривые ноги и возопил к окружавшим его братьям-монголам: "Шторм еще не окончен! Я слышу звуки грома и вижу отблески молний! Поход продолжается!" Мы, разумеется, поняли, что парень просто слегка окосел от счастья, но спорить никто не стал. Перед нами была Польша, а также Богемия и Германия. Колокола церквей все также невинно звонили к обедне, когда полчища монголов, пришедших, казалось, с того света, обрушились со всей своей мощью. Каждый монгол всеми фибрами своей затуманенной кумысом души чувствовал, что тень Великого хана ведет его... на встречу с собой.
Поляки воевали, как отдельные разобщенные единички, не ведающие ни замыслов, ни стратегии целого, что должно было бы их объединять. Монголы же были частью отлаженной, приведенной в действие смертельной системы. Тяжело экипированные поляки не могли ничего поделать со стремительными монголами. Мы обрушивали на них ливень из горящих стрел, после чего незамедлительно уходили из поля досягаемости их луков. Когда же они, разгоряченные, матерящиеся и скрипящие зубами, пытались нас преследовать, мы заманивали их в засады. Сигналом к уничтожению попавшего в засаду глупого поляка всегда был звук накара - большого тамтама. У глупого поляка не оставалось никаких шансов, когда на него под звуки накара, высунув язык, со всех сторон неслись не видевшие годами женского тела монголы. Накара прозвучал сотни и сотни раз... Монголы остались довольны. Поляки сначала погоревали, но на следующее утро у шатров монголов стояли десятки новых, свежевыделанных накара и записка: "Давайте продолжать, противные".
Огатай приказал отрезать каждому ухо - монголы, не раздумывая, отрезали себе ухо. Тогда Огатай пояснил неразумным монголам, что ухо следовало отрезать не себе, а поверженным в бою противникам. Монголы одумались, и на следующий день Огатай-Хану было доставлено девять мешков с ушами, а также девять мешков лапши и инструкция по ее развешиванию.
Логово Голубого Волка.
У нас остался только один серьезный противник - Франция, изрядно пощипанная крестовыми походами. На пути к ней лежит Венгрия, у которой одна из лучших конниц в Европе. Ведь их лошади - это двоюродные сестры, братья, зятья и тести наших, вскормленные в бескрайних степях России. Стремительный монгольский блицкриг осложняет местный ландшафт, а именно река Сайо, перегородившая весь путь и через которую догадались построить всего один мост. Нам на помощь из России идет Суботай (а также Воскресений, Пятница и Робинзон Крузо), везущий с собой груз матрешек и водки. Наша задача - сдержать натиск венгров, закидывающих нас банками с зеленым горошком, до прихода подкрепления. Единственный мост, который мы охраняем, - ключ к Сайо, Сайо - ключ к Венгрии, Венгрия - ключ к Франции, Франция - ключ к Европе, а в Европе - смерть Кощеева. Как только вся Азия и Европа окажутся под контролем монголов, наше покорение мира будет завершено.
Наша империя раскинулась меж двух океанов: от Атлантического до Тихого. Два континента, Европа и Азия, теперь целиком принадлежат нашим кровавым ордам. Каждое место, каждая кочка, через которую мы прошли, изменились навсегда. Возьмем, к примеру, Россию: некогда представлявшая из себя кучку слабых разобщенных городов-государств по типу древней Монголии, она теперь сплотилась в единую гигантскую нацию.
Тело Великого Хана было доставлено к реке Онон. Его похоронили там, где, по преданию, когда-то жил Голубой Волк. Почему его так называли, охотники, бывшие в тех местах, обычно опускали глаза и отмалчивались. Тысяча всадников проскакала по могиле Хана, чтобы скрыть то место, где он похоронен. Где похоронен человек, сумевший создать самую огромную империю, образованную когда-либо в течение жизни одного человека. Великий Хан мертв, но каждый монгол живет мыслью, что однажды, когда всем монголам будет очень-очень плохо, а всем остальным очень-очень хорошо, наш Великий Хан вернется, чтобы вести своих сынов в новый кровавый поход.
Vova
