В бытность мою в Пешкове, господин поручик, проходили мы всем взводом по
железнодорожному ведомству и клали шпалы из Уренгоя в Тифлис. И был у нас
тогда ротный — лейтенант Оболенский; по бумагам числился потомственным
дворянином, а между нами, господин поручик, типичнейший бастард из
знатных. Ну, знаете, приезжает такой камер-юнкер на Невский, берет кулек
жареных каштанов в коньяке и ходит эдак гоголем, важный-важный, что твой
швейцар у Центральной , а у самого-то карман как мыши проели. Бывалоча,
даже на извозчика копеечки не хватает, да так и плетется домой, знай,
каштановой шелухой пощелкивает. Само собой, жил он на квартирах, питался
Бог весть чем и книжечки почитывал, все французских хилософоф, да атлас,
значится, географический. При такой жизни тут уже не до шика: вина он не
пил, кутежей как сослуживцы евойные не вел, с барышнями в нумерах не
встречался, однако пристрастился вот к картам. Играл он, осмелюсь
доложить, хуже бабы, да и невезуч был страшно: то на распасах два туза
заимеет, то в прикупе шестерочка придет. Пытался было в очко с нашим
майором Мазаевым играть — так по дури своей на девятнадцати добавку
просил или банковал с тремя валетами. Играть, в общем, не умел
совершенно, — а все туда же, с семачком да, как говорится, в висты.
Системные требования
Pentium 200 32 Мб
Рекомендуемые требования
Pentium II 350 64 Мб
И никак он из такой ситуации выбраться не мог. Получит, бывало, этот
Оболенский от папеньки (а папенька у него, господин поручик, не
квартальный с Песочной какой-нибудь, а сам граф N) пятерочку к Петру и
Павлу, так в два дня продует и еще на жалование будущее зароков оставит.
Офицеры все наши, вестимо, над его неудачами потешались, невзирая на
папеньку. А он ну ни одной пули пропустить не мог: только расклад — и он
как нарочно выскакивает: "И мне, и мне", фуражку под сиденье положит,
расписками отбанкуется и опять на долгие месяца забедствует.
Вот как раз в ту самую пору случилось мне как-то раз крупно повздорить с
нашим штабным писарем за партией в сику. Обругал он меня тирольской
овцой, и начал было орать, а я причесал ему рыло-то пару раз, ну и
загремел на полковой рапорт. А полковник наш был туп как пробка, господин
поручик, и потому сразу предложил мне выбор: или месяц гауптвахты, или
идти в денщики к этому Оболенскому. Ну, я согласился, дурья башка — уж
больно не хотелось месяц нужники драить. О чем, осмелюсь доложить,
вскорице крупно пожалел.
Но обо всем по порядку
Пришлось мне с лейтенантом таскаться по всем его игорным домам и
наблюдать, как он, значится, играет. И вот странная штука: за игрой-то он
почти и не следил, зато как карты рассматривал — прямо как картины в
музее. Другие офицеры впивались в колоду что твой клещ в задницу, а этот
же держал прямо дамским веером, побитка клал аккуратно, будто поглаживал,
а уж что у него с сортировкою творилось! Попадется охапка мелочи, так он
ее в руке раскладывает по масти или по цвету. Картинкам вообще как дите
малое радовался. Бывало, пуля в разгаре, у него, дуралея, два марьяжа на
руках, а он отбрасывается какой-то мелочью и все перекладывает на
"мальчиков-девочек" королей с дамами. Посмотрел я на это дело, посмотрел,
ну, думаю, спятил наш лейтенант.
Хотел даже снова на полковой рапорт попроситься, чтоб меня на нужники
поставили, но тут мне вспомнилась одна штука. Был в то же время у нас в
роте укладчик один, Майнсвипер (немец, наверное), так вот тот, когда мы
рельса клали, все время приговаривал: "как червы, мол, кресты кроют". Или
куплетики напевает: "красное и черное, по мастям толченое,
восемь-семь-шесть-пять-четыре тройка, двойка, туз". Или когда мы
грунтовку на тромб засыпаем, тоже как бы шепчет: "как король на пустышку
ложится". И был этот самый Майнсвипер, между прочим, большой до пасьянсов
мастак. Порою, сидим после укладки, голова что твой колокол, живот урчит,
курить охота, да и в картишки перекинуться не прочь, а он все колоды
зажилит, и сидит себе раскладывает всякие замысловатые фигуры, с
приговорами да шуршанием.
Вот и выспросил я у него все про пасьянсы эти самые. Узнал, что игры
отнюдь не гимназические, что требуют долгого терпения и большой к картам
любови — как раз, думаю, моему лейтенанту. Ну, в тот же вечер хватил я
для храбрости осьмушку мадеры и пошел Оболенскому выкладывать все как на
духу. Тот слушал, слушал, а потом как загорится: "значит, играешь вроде
как сам с собою?". "Так точно, отвечаю, сам с собою, господин лейтенант,
да еще можно не одной колодой, а двумя или тремя даже".
Вот тут-то и началось
Проникся Оболенский пасьянсами до самых кишок. Цельными ночами сидел в
комнате и на диване "Колорадо" раскладывал. А когда выучил по моему
наущению "Гранд", мигом послал за штабными колодами. Тут уже и старшие
офицеры забеспокоились. Все к нему приходили, шутки шутили, мол-де,
пасьянсы раскладывать — это женские занятья, ты, говорят, еще б себе
калейдоскопную трубу купил, для разглядывания. В общем, месяц он с этими
пасьянсами упражнялся, похорошел, подтянулся, стал с барышнями из
анститута якшаться, тут и папенька вовремя издох, так что зажили мы с
Оболенским как у Христа за пазухой.
Но однажды вдруг заявляется он с тремя коробами здоровущими и говорит: "В
этих коробках, любезнейший — мой новый пасьянс. Доверить я его тебе не
могу, неровен час, своим свиным рылом еще попортишь чего. Входить ко мне
в комнату запрещаю, и спать поэтому будешь на рогоже в канцелярии". Три
дня после того из своего кабинета не выходил.
И вот однажды утром, я еще и глаза не продрал, соплю себе под рогожей, в
одних портах вваливаются господин лейтенант и глазами эдак бешено бегают.
Подошел он ко мне, с сундука стряхнул, за грудки держит и прямо жутковато
так смотрит: а ну отвечай, говорит, подлец, что такое Java? Ясная поляна,
я и тут не растерялся: "Ява", говорю, господин лейтенант, это такой
остров басурманский есть, где люди со скотьими головами живут
(спросонья-то чего не наговоришь, господин поручик), а еще, продолжаю,
"Ява" — это такая махорка ядреная, ее у нас как раз в лавке заместо
"Мемфиса" и "Клада" продают. Махру господин лейтенант, знамо дело, не
крутил, поэтому посмотрел на меня как тощий кот на творожную пасху,
отпустил, и опять в комнате заперся.
И вот с тех самых времен началось у него форменное помешательство. Из
комнаты почти носа не совал, на людях не показывался и ел редко. Я к
дверной щелке, бывало, прильну и слышу только тихое-тихое жужжание. А
когда Оболенский все-таки выходил, то сразу набрасывался на меня со
всякой несуразицей. Например, как-то сижу я, портянку обворачиваю, тут
шасть! — он уже на меня глядит. Не знаешь, говорит, любезный, где-де
можно новых обоев достать? Я, конечно, начинаю оправдываться, что мол, и
эти только третьего дня поклеили, а он как заорет: "Дубина! Да не на
стены мне, а на background". Потом задумается, промычит что-нибудь
извинительное и снова в комнате скроется.
Я даже врачей вызывал к нему. Приходили разные: студенты бывшие, мещане,
военные санитары, да чуть ли не знахари в лаптях ломились — но этих я
живо портупеей оприходовал. Однажды даже явился весь как сажа черный
мулат в картузе ихнем мулатском, посидел, кофию напился, посмотрел, какие
господин лейтенант своими картами на сукне кренделя выкладывает, да так и
вышел шатаясь. Твой господин, говорит, глюпый и бес пьяти мьинут
Сумасшедший
И правда, совсем с Оболенским наступила морока. Как-то ночью он незаметно
подкрался ко мне, осторожно разбудил и очень быстро заговорил: "Я никому
об этом не рассказывал, но тебе расскажу. Выговориться мне надо. Так вот
слушай: в тех коробках, что я притащил, находится один сложный механизм
навроде телеграфа, но какой точно, тебе пока знать не положено. Так вот
этот механизм имеет внутри 385 разных пасьянсов, и я дал заруку, что не
будет мне жизни, ежели я каждый из них не соберу. На всякий из пасьянсов
ведется статистика в файле. Они — пасьянсы необычные: все на одной
колоде и по три разных рубашки у карт. Столы же раскладные можно вообще
по собственному разумению менять — только раз мышью щелкнуть". Тут я
смекнул про всю ответственность момента и пообещал господину лейтенанту,
что ежели ему и дальше будут докучать мыши, то я из полкового склада
обязательно выпишу ему кота, после чего Оболенский страшно рассвирепел,
наговорил мне всяких гадостей и снова в комнате заперся.
На утро я встретил его в ванной. Он лежал на холодном полу и глазел в
потолок. Увидев меня, осторожно поднялся на локте и серьезно спросил: "Мы
когда-нибудь умрем?". "Никак нет, господин лейтенант, — не задумываясь
отвечаю, — мы будем жить вечно".
С тех пор Оболенского я больше не видел. Говорят, что он в ту же ночь
сбежал из полка вместе со своей бесовой машинкой. А еще, господин
поручик, ходят слухи, что сейчас он странствует по свету, раз в неделю
придумывает по одному новому пасьянсу и тут же вносит его в свой
механизм, чтобы в один прекрасный день открыть страшную правду всему
человечеству. Хотя чего, бывает, люди не насочиняют.
Вместо послесловия
Absolute Patience — игра про пасьянсы. Это самая совершенная,
полная и законченная энциклопедия пасьянсов, когда-либо существовавшая на
этой планете. Игра с миллионом настроек, автоматическим "помощником" для
новичков, возможностью менять обложку стола и вести детальнейшую
статистику по каждому раскладу. Игра до безобразия простая и, как все
простое, — невероятно гениальная. Разработана одним-единственным
человеком и распространяется по принципу shareware.
Незатейливая и заурядная, она открывает свое истинное лицо в меню выбора
формы пасьянса. Полное прохождение каждой грани этих форм может отнять у
вас ВСЮ ЖИЗНЬ. Хорошенько подумайте над этим, прежде чем спрашивать, за
что же 1300 файлов суммарным объемом 21 мегабайт получают сегодня "Наш
Выбор"…
1365 Прочтений • [Рецензия на игру Absolute Patience] [21.04.2012] [Комментариев: 0]
Vova
