Это был один из тех случаев, которые по каким-то неведомым причинам
врезаются в память, навсегда оставаясь в глубинных слоях нежной подкорки.
«Птица — это тебе не русак и не сохатый», — говорит старый лесничий
Ромуальдыч, тонкими ломтиками нарезая на газете сало и отвинчивая крышку
старой походной фляги. «К птице подход свой нужОн, особливый. Идешь
бывалоча по лесу и тут слышишь «тук-тук-тук» — так не зевай и хоронись в
кустах, покуда цел. В засаде жди, как пролетит стая и только последний
пернач скроется — пищаль-то и навостряй: жди замыкающего, его еще
подшибышем кличут, самого маленького и тощего. Стреляй навскид, хватай за
лапы и сразу прячь в ягдташ, чтобы остальные на выстрелы не воротилися».
Системные требования
Pentium 233 32 Мб памяти
Рекомендуемые требования
Pentium II 300 64 Мб памяти 3D-ускоритель
Лицо Ромуальдыча старое и морщинистое, маленькие щелочки глаз смотрят
прямо насквозь, а рот искривлен в какой-то страшной, варварской усмешке.
В руках Ромуальдыч держит недопитый стакан чистогана, на скрюченных
коленях лежит обвалянная в грязной солонке луковая головка, а повсюду в
радиусе пятнадцати метров разбросаны простреленные, ощипанные,
выпотрошенные, спутанные, обезглавленные и обработанные уксусом тушки
красноголовых лесных дятлов. Ромуальдыч ухлопывает стакан и вскидывает
ружье.
Пошли!
Мы продираемся через непроходимые заросли уже битый час. Ромуальдыч ведет
меня потаенными тропами, иногда, услышав неосторожный звук, замирает,
долго вглядывается в еловые кроны и без устали рассказывает о дятлах: «…и
совсем, значит, житья от них не стало. Я в райцентр уже пышьмо написал,
чтоб мне нарезной дроби прислали и манков с капканами. Но вместо манков
прислали мне хомиссию в шляпах и еще французский дятловый шимулятор —
чтоб ты, говорят, Ромуальдыч, сам себя в шкуре врага почувствовал, да
полезностей из сего занятья извлек. А я что? Я мужик простой, и ежели…
Стой!».
Мы замерли и совершенно неподвижно стояли несколько минут, пока над
головой со свистом и карканьем не пронеслась маленькая стайка чрезвычайно
жирных ворон. «Тьфу ты, окаянные», — раздосадовано сплевывает Ромуальдыч
и закидывает перетянутое бечевой ружьишко на плечо. «Вот из-за этих вот
крикунов весь скверный дятловый характер. А то не знал? Мне в шимуляторе
подробно все объяснили. Мол-де давным-давно в самой глухомани жил-был
Главный Дятел с Дятлушкой и Дятликом. Уехал Дятел однажды в райцентр
талоны отоваривать, а тут приходит Главный Вороний Вожак (вообще-то он на
иностранного штервятника больше похож) и все дятлово семейство похищает.
Впрочем, не важно. Чаи мы дети, сказками забавляться? Главное-то,
главное! Что я из этого шимулятора узнал, о! Слухай сюды: дятлы,
оказывается, вообще не умеют летать. Вот те святой крест! Ну, может это
ихние дятлы, французские, ореховки там, сойки черноголовыя, не дятлы
вовсе — а недоразуменье одно, но нашенский, русский дятел летает
как реахтивный — уж на это я тебе даю десять зарук. А французские — что?
Ну прыгают себе, по дуплочкам там, по веточкам, стрейфются что твой немец
по Ладоге, и на клюве точно как бормашина прямиком на крыши взбираются.
Каким носом Бог благословил — это что-то! Да и выглядит это зело смешно:
подходит эдак мусье дятел к ветке и давай клювом, значит, тарабанить —
тр-тр-тр-тр, да так, что только щепы кругом летят... Черт!».
Ромуальдыч спотыкается об еле заметный бугорок, едва покрытый невысокой
болотной травкой, обычной для столь ранней в этих местах весны.
Наметанным глазом лесничего он замечает что-то подозрительное, и мы
нагибаемся, чтобы рассмотреть загадочный бугорок. Нагнувшись, я с ужасом
замечаю страшно обезображенное тело дятла с многочисленными сквозными
ранами. Его глаза подернуты пеленой, а издалека маленькое черное тельце
можно принять за простреленное из пулемета жженое полено. Некоторое время
мы молчим.
А вот поди ты
«Под лежачий дятел вода не течет», — наконец-то задумчиво изрекает
Ромуальдыч и лихо отбрасывает тушку подбитым козловым сапогом. «Видать
кочеты заклевали болезного… Вот ты смеешься, все думаешь, кругом игра да
веселье, а ведь из восьми дятлов дай Бог один до старости доживает. Давят
их гирями пудовыми, в крутом кипятке ошпаривают, скидают в бездонные
пропасти, кочетов ради потехи напускают, да и от нашего брата охотника
страдают изрядно.
Но не такие уж они, между нами, и агнцы, дятлы-то. Недаром правильно
народ говорит: «У кошки девять жизней — да плохой глаз, а у дятла
пятнадцать и все на зиму припас». Дятлы все тайными словами ведают
и заговорами. Вот ты думаешь — скачут, долбят — только время
убивают да дурачатся — ан нет же. Это дятел по левелам свои хытпойнты
ищет. В хытпойнте по двадцать тайных букв, вроде нашей «М», но
с ног на голову перевернутой. Каждые пять хытпойнотов дают дятлу новую
жизнь. И лишь тогда помирает дятел, когда все его жизни заканчиваются и
хытпойнов не сыскать.
Да, много, много еще по деревням пересуд да сказок про дятлов ходят. Вот
ты о дятле-убивце историю знаешь, или о Еремке-сто-смертей-в-котомке?
Нет? Да и я тоже. А про блуждающего дятла слыхал? О, мне про него еще дед
сказывал. Ежели, говорил, спозаранок в тумане ты стук слышишь — не
тушуйся, а замри и стой в неподвижности — не леший это и не кикимора
никакая. То ночной дятел по темноте бродит, жизнь свою ищет, а всех, кто
ему помешает, до смерти заклюет».
Мы с Ромуальдычем заходим в непроходимую чащу, утренний туман стелется по
выбоинам и овражкам и как большая пуховая перина покрывает слегка
жутковатые еловые кроны. Два раза делаем короткие привалы, поочередно
прикладываемся к фляге, жуем прогорклую солонину и неспешно дымим
папиросами. Мы идем так долго, что уже потеряли всякий счет времени.
Ромуальдыч без устали рассказывает про житье дятлов, про свой
таинственный французский шимулятор, про какой-то движок, который французы
для своего дятла якобы увели у какого-то американского койота, но вникать
в эти деревенские проблемы мне совершенно не хочется. «То, что творит с
дятлами мировая общественность — это просто издевательство», — говорит
Ромуальдыч, деловито раздвигая кусты прошлогоднего валежника и поправляя
подол видавшего виды пыльника. Я слушал неугомонного старика вполуха и
любовался первозданной красотой таинственного леса.
Внезапно я ощутил странное беспокойство, какое-то неведомое до сих пор
чувство неизбежной опасности и потаенного, первобытного страха.
Ромуальдыч все еще объясняет про какую-то плавающую камеру, но я
отчетливо осознаю, что страх вызван нарастающим, утробным гулом,
доносящимся откуда-то сверху, из-за тумана. Когда гул становится более
отчетливым, Ромуальдыч резко прерывает свой рассказ и знаками показывает
мне замереть и не двигаться. Он оборачивается, и в его старческом,
измученном взгляде я улавливаю оттенок неподдельного ужаса.
«Хоронись!» — только и успевает выкрикнуть старик, как что-то черное,
едва заметное раздирает черноту еловой хвои, с быстротой молнии ударяет
Ромуальдыча прямиком в затылок и моментально растворяется в сгущающемся
тумане. Какое-то мгновение он задумчиво смотрит вверх, пошатываясь, а
затем камнем падает на землю. «О последнем, о последнем предупредить
забыл... — Ромуальдыч захлебывается кровью. — Shift + Ctrl — это… смерть.
Напрыгивают… окаянные и прямо в темя… клювом… насквозь. И никакой защиты,
никак не уйдешь…». Старый охотник издал нечеловеческий хрип и замер
навсегда.
Наверху, в кронах столетних деревьев, слышен хруст ломающихся веток и
хлопанье крыльев. И уже где-то далеко-далеко, под самой кромкой высокого,
по-осеннему хмурого неба раздается победный клич красноголового дятла.
У-у-у-э-у, у-у-у-э-у, у-э-а-а-а-а-а…
700 Прочтений • [Рецензия на игру Woody Woodpecker] [21.04.2012] [Комментариев: 0]
Vova
